Послышались легкие шаги, стук отворенной двери, — Юлия выглянула на улицу,
сверкая в темноте черными, страстными глазами.
Поверхность ее была темна, не видно было даже «цвету», только кой-где мерцали, растягивались и тотчас исчезали на бегущих струях дрожащие отражения звезд, да порой игривая волна вскакивала на берег и бежала к нам,
сверкая в темноте пеной, точно животное, которое резвится, пробегая мимо человека…
— Разреши мне, Танасио, разреши мне ответить им тем же. Неужели же оставить не отомщенной смерть этого храбреца? — горячо заметил юноша, хватая за руку старшего брата. Он был взволнован и весь трясся, как в лихорадке. Черные глаза его так и горели, так и
сверкали в темноте.
Платониде стало страшно, и она бросилась в сторону, но только лишь белое плечо ее
сверкнуло в темноте ночи перед глазами Маркела Семеныча, как медный крючок, запиравший раму, от сильного толчка полетел на подоконник и рама с шумом распахнулась, а обе руки свекра схватились за тело невестки.
Платонида Андревна в раздумье и нерешительности высвободила из душегрейки одну руку, и только лишь белое плечо ее
сверкнуло в темноте ночи перед глазами Маркела Семеныча, как медный крючок, запиравший раму, от сильного толчка полетел на подоконник, рама с шумом распахнулась, и обе руки свекра жадно схватились за ворот невесткиной душегрейки.
Неточные совпадения
Марья Николаевна обернула к нему свое лицо.
В карете было темно, но глаза ее
сверкнули в самой этой
темноте.
Промозглая
темнота давит меня, сгорает
в ней душа моя, не освещая мне путей, и плавится, тает дорогая сердцу вера
в справедливость, во всеведение божие. Но яркой звездою
сверкает предо мной лицо отца Антония, и все мысли, все чувства мои — около него, словно бабочки ночные вокруг огня. С ним беседую, ему творю жалобы, его спрашиваю и вижу во тьме два луча ласковых глаз. Дорогоньки были мне эти три дня: вышел я из ямы — глаза слепнут, голова — как чужая, ноги дрожат. А братия смеётся:
Как во время короткого мгновения, когда
сверкнет молния, глаз, находившийся
в темноте, вдруг различает разом множество предметов, так и при появлении осветившего нас Селиванова фонаря я видел ужас всех лиц нашего бедствующего экипажа. Кучер и лакей чуть не повалились перед ним на колена и остолбенели
в наклоне, тетушка подалась назад, как будто хотела продавить спинку кибитки. Няня же припала лицом к ребенку и вдруг так сократилась, что сама сделалась не больше ребенка.
Толпа росла, выступала из
темноты, над нею
в центре
сверкал балдахин, освещенный факелами.
О! коль ночною
темнотою // Приятен вид твой при луне, // Как бледны холмы над тобою // И рощи дремлют
в тишине, // А ты один, шумя,
сверкаешь!