Неточные совпадения
— Э-э-э! слишком проворно!
Видишь, еще что! Не сейчас ли прикажете? А ты мне не смей и напоминать о квартире. Я
уж тебе запретил раз; а ты опять. Смотри!
— Вот вы прочтите,
увидите сами, — добавил он
уже без азарта…
— Эх, ты! Не знаешь ничего. Да все мошенники натурально пишут —
уж это ты мне поверь! Вот, например, — продолжал он, указывая на Алексеева, — сидит честная душа, овца овцой, а напишет ли он натурально? — Никогда. А родственник его, даром что свинья и бестия, тот напишет. И ты не напишешь натурально! Стало быть, староста твой
уж потому бестия, что ловко и натурально написал.
Видишь ведь, как прибрал слово к слову: «Водворить на место жительства».
— Забыл совсем! Шел к тебе за делом с утра, — начал он,
уж вовсе не грубо. — Завтра звали меня на свадьбу: Рокотов женится. Дай, земляк, своего фрака надеть; мой-то,
видишь ты, пообтерся немного…
«Ведь и я бы мог все это… — думалось ему, — ведь я умею, кажется, и писать; писывал, бывало, не то что письма, и помудренее этого! Куда же все это делось? И переехать что за штука? Стоит захотеть! „Другой“ и халата никогда не надевает, — прибавилось еще к характеристике другого; — „другой“… — тут он зевнул… — почти не спит… „другой“ тешится жизнью, везде бывает, все
видит, до всего ему дело… А я! я… не „другой“!» —
уже с грустью сказал он и впал в глубокую думу. Он даже высвободил голову из-под одеяла.
— Ну иди, иди! — отвечал барин. — Да смотри, не пролей молоко-то. — А ты, Захарка, постреленок, куда опять бежишь? — кричал потом. — Вот я тебе дам бегать!
Уж я
вижу, что ты это в третий раз бежишь. Пошел назад, в прихожую!
Старики понимали выгоду просвещения, но только внешнюю его выгоду. Они
видели, что
уж все начали выходить в люди, то есть приобретать чины, кресты и деньги не иначе, как только путем ученья; что старым подьячим, заторелым на службе дельцам, состаревшимся в давнишних привычках, кавычках и крючках, приходилось плохо.
— Да, да, — повторял он, — я тоже жду утра, и мне скучна ночь, и я завтра пошлю к вам не за делом, а чтоб только произнести лишний раз и услыхать, как раздастся ваше имя, узнать от людей какую-нибудь подробность о вас, позавидовать, что они
уж вас
видели… Мы думаем, ждем, живем и надеемся одинаково. Простите, Ольга, мои сомнения: я убеждаюсь, что вы любите меня, как не любили ни отца, ни тетку, ни…
И теперь я
уже ни на что не похож, не считаю часы и минуты, не знаю восхождения и захождения солнца, а считаю:
видел — не видал,
увижу — не
увижу, приходила — не пришла, придет…
— А я-то! — задумчиво говорила она. — Я
уж и забыла, как живут иначе. Когда ты на той неделе надулся и не был два дня — помнишь, рассердился! — я вдруг переменилась, стала злая. Бранюсь с Катей, как ты с Захаром;
вижу, как она потихоньку плачет, и мне вовсе не жаль ее. Не отвечаю ma tante, не слышу, что она говорит, ничего не делаю, никуда не хочу. А только ты пришел, вдруг совсем другая стала. Кате подарила лиловое платье…
Но осенние вечера в городе не походили на длинные, светлые дни и вечера в парке и роще. Здесь он
уж не мог
видеть ее по три раза в день; здесь
уж не прибежит к нему Катя и не пошлет он Захара с запиской за пять верст. И вся эта летняя, цветущая поэма любви как будто остановилась, пошла ленивее, как будто не хватило в ней содержания.
Она все за работой, все что-нибудь гладит, толчет, трет и
уже не церемонится, не накидывает шаль, когда заметит, что он
видит ее сквозь полуотворенную дверь, только усмехнется и опять заботливо толчет, гладит и трет на большом столе.
Он
уж не
видел, что делается на сцене, какие там выходят рыцари и женщины; оркестр гремит, а он и не слышит. Он озирается по сторонам и считает, сколько знакомых в театре: вон тут, там — везде сидят, все спрашивают: «Что это за господин входил к Ольге в ложу?..» — «Какой-то Обломов!» — говорят все.
«Нет, пусть замолкнут толки, пусть посторонние лица, посещающие дом Ольги, забудут немного его и
увидят уж опять каждый день там тогда, когда они объявлены будут женихом и невестой».
Он тотчас
увидел, что ее смешить
уже нельзя: часто взглядом и несимметрично лежащими одна над другой бровями со складкой на лбу она выслушает смешную выходку и не улыбнется, продолжает молча глядеть на него, как будто с упреком в легкомыслии или с нетерпением, или вдруг, вместо ответа на шутку, сделает глубокий вопрос и сопровождает его таким настойчивым взглядом, что ему станет совестно за небрежный, пустой разговор.
— Простите, виноват! — извинялся он. — Вот мы, не
видя ничего,
уж и поссорились. Я знаю, что вы не можете хотеть этого, но вы не можете и стать в мое положение, и оттого вам странно мое движение — бежать. Человек иногда бессознательно делается эгоистом.
Он
уж владел опять собой, был весел; но ей мало было этого. Она
видела, что она оправдана; но ей, как подсудимой, хотелось знать приговор. А он взял шляпу.
—
Видите, что я не кокетничаю! — смеялся он, довольный, что поймал ее. — Ведь нам, после нынешнего разговора, надо быть иначе друг с другом: мы оба
уж не те, что были вчера.
— Боюсь зависти: ваше счастье будет для меня зеркалом, где я все буду
видеть свою горькую и убитую жизнь; а ведь
уж я жить иначе не стану, не могу.
— А знаешь, что делается в Обломовке? Ты не узнаешь ее! — сказал Штольц. — Я не писал к тебе, потому что ты не отвечаешь на письма. Мост построен, дом прошлым летом возведен под крышу. Только
уж об убранстве внутри ты хлопочи сам, по своему вкусу — за это не берусь. Хозяйничает новый управляющий, мой человек. Ты
видел в ведомости расходы…
— Теперь ты
уж не
увидишь на мне рубашки наизнанку, — говорил дальше Обломов, с аппетитом обсасывая косточку, — она все осмотрит, все
увидит, ни одного нештопаного чулка нет — и все сама. А кофе как варит! Вот я угощу тебя после обеда.
На человека иногда нисходят редкие и краткие задумчивые мгновения, когда ему кажется, что он переживает в другой раз когда-то и где-то прожитой момент. Во сне ли он
видел происходящее перед ним явление, жил ли когда-нибудь прежде, да забыл, но он
видит: те же лица сидят около него, какие сидели тогда, те же слова были произнесены
уже однажды: воображение бессильно перенести опять туда, память не воскрешает прошлого и наводит раздумье.
Теперь Штольц изменился в лице и ворочал изумленными, почти бессмысленными глазами вокруг себя. Перед ним вдруг «отверзлась бездна», воздвиглась «каменная стена», и Обломова как будто не стало, как будто он пропал из глаз его, провалился, и он только почувствовал ту жгучую тоску, которую испытывает человек, когда спешит с волнением после разлуки
увидеть друга и узнает, что его давно
уже нет, что он умер.
Неточные совпадения
Хлестаков. А, да я
уж вас
видел. Вы, кажется, тогда упали? Что, как ваш нос?
Хлестаков. Сделайте милость, садитесь. Я теперь
вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие, а то, признаюсь, я
уж думал, что вы пришли с тем, чтобы меня… (Добчинскому.)Садитесь.
Добчинский.То есть оно так только говорится, а он рожден мною так совершенно, как бы и в браке, и все это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите
видеть, хочу, чтоб он теперь
уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с.
Здесь есть один помещик, Добчинский, которого вы изволили
видеть; и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из дому, то он там
уж и сидит у жены его, я присягнуть готов…
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И
видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что дальше? Домом правлю я, // Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — //
Уж взяли одного!