Неточные совпадения
— Почтенные такие, — сказала бабушка, — лет по восьмидесяти мужу и жене. И
не слыхать их
в городе: тихо у них, и мухи
не летают. Сидят да шепчутся, да угождают друг другу. Вот пример всякому:
прожили век, как будто проспали. Ни детей у них, ни родных! Дремлют да
живут!
— Странный, своеобычный человек, — говорила она и надивиться
не могла, как это он
не слушается ее и
не делает, что она указывает. Разве можно
жить иначе? Тит Никоныч
в восхищении от нее, сам Нил Андреич отзывается одобрительно, весь
город тоже уважает ее, только Маркушка зубы скалит, когда увидит ее, — но он пропащий человек.
Мать его и бабушка уже ускакали
в это время за сто верст вперед. Они слегка и прежде всего порешили вопрос о приданом, потом перешли к участи детей, где и как им
жить; служить ли молодому человеку и зимой
жить в городе, а летом
в деревне — так настаивала Татьяна Марковна и ни за что
не соглашалась на предложение Марьи Егоровны — отпустить детей
в Москву,
в Петербург и даже за границу.
Прощай — это первое и последнее мое письмо, или, пожалуй, глава из будущего твоего романа. Ну, поздравляю тебя, если он будет весь такой! Бабушке и сестрам своим кланяйся, нужды нет, что я
не знаю их, а они меня, и скажи им, что
в таком-то
городе живет твой приятель, готовый служить, как выше сказано. —
— Тише, молчите, помните ваше слово! — сильным шепотом сказала она. — Прощайте теперь! Завтра пойдем с вами гулять, потом
в город, за покупками, потом туда, на Волгу… всюду! Я
жить без вас
не могу!.. — прибавила она почти грубо и сильно сжав ему плечо пальцами.
— Эта нежность мне
не к лицу. На сплетню я плюю, а
в городе мимоходом скажу, как мы говорили сейчас, что я сватался и получил отказ, что это огорчило вас, меня и весь дом… так как я давно надеялся… Тот уезжает завтра или послезавтра навсегда (я уж справился) — и все забудется. Я и прежде ничего
не боялся, а теперь мне нечем дорожить. Я все равно, что
живу, что нет с тех пор, как решено, что Вера Васильевна
не будет никогда моей женой…
Неточные совпадения
Цыфиркин. Да кое-как, ваше благородие! Малу толику арихметике маракую, так питаюсь
в городе около приказных служителей у счетных дел.
Не всякому открыл Господь науку: так кто сам
не смыслит, меня нанимает то счетец поверить, то итоги подвести. Тем и питаюсь; праздно
жить не люблю. На досуге ребят обучаю. Вот и у их благородия с парнем третий год над ломаными бьемся, да что-то плохо клеятся; ну, и то правда, человек на человека
не приходит.
— Нет, — перебила его графиня Лидия Ивановна. — Есть предел всему. Я понимаю безнравственность, —
не совсем искренно сказала она, так как она никогда
не могла понять того, что приводит женщин к безнравственности, — но я
не понимаю жестокости, к кому же? к вам! Как оставаться
в том
городе, где вы? Нет, век
живи, век учись. И я учусь понимать вашу высоту и ее низость.
— А мы
живем и ничего
не знаем, — сказал раз Вронский пришедшему к ним поутру Голенищеву. — Ты видел картину Михайлова? — сказал он, подавая ему только что полученную утром русскую газету и указывая на статью о русском художнике, жившем
в том же
городе и окончившем картину, о которой давно ходили слухи и которая вперед была куплена.
В статье были укоры правительству и Академии за то, что замечательный художник был лишен всякого поощрения и помощи.
Но быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести
в городе, где я
не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
Иногда она
в душе упрекала его за то, что он
не умеет
жить в городе; иногда же сознавалась, что ему действительно трудно было устроить здесь свою жизнь так, чтобы быть ею довольным.