«Если неправда, зачем она сказала это? для шутки —
жестокая шутка! Женщина не станет шутить над любовью к себе, хотя бы и не разделяла ее. Стало быть — не верит мне… и тому, что я чувствую к ней, как я терзаюсь!»
— Как прощальный! — с испугом перебила она, — я слушать не хочу! Вы едете теперь, когда мы… Не может быть! Вы пошутили:
жестокая шутка! Нет, нет, скорей засмейтесь, возьмите назад ужасные слова!..
Судьба чуть не заставила капитана тяжело расплатиться за эту жестокость. Банькевич подхватил его рассказ и послал донос, изложив довольно точно самые факты, только, конечно, лишив их юмористической окраски. Время было особенное, и капитану пришлось пережить несколько тяжелых минут. Только вид бедного старика, расплакавшегося, как ребенок, в комиссии, убедил даже жандарма, что такого вояку можно было вербовать разве для
жестокой шутки и над ним, и над самим делом.
Добрый, чувствительный Юрий никак не догадался бы, что значит эта
жестокая шутка, если б громкий хохот в соседнем покое не надоумил его, что это одна из потех боярина Шалонского.
Скоро это, однако, было подмечено, и бедный Пекторалис сделался предметом
жестоких шуток. Его ошибки в языке заключались преимущественно в таких словах, которыми он должен был быстро отвечать на какой-нибудь вопрос. Тут-то и случалось, что он давал ответ совсем противоположный тому, который хотел сделать. Его спрашивали, например:
Неточные совпадения
Снегурочка, обманщица, живи, // Люби меня! Не призраком лежала // Снегурочка в объятиях горячих: // Тепла была; и чуял я у сердца, // Как сердце в ней дрожало человечье. // Любовь и страх в ее душе боролись. // От света дня бежать она молила. // Не слушал я мольбы — и предо мною // Как вешний снег растаяла она. // Снегурочка, обманщица не ты: // Обманут я богами; это
шутка //
Жестокая судьбы. Но если боги // Обманщики — не стоит жить на свете!
Панталеоне, по просьбе Эмиля, заставил пуделя Тарталью проделать все свои
шутки — и Тарталья прыгал через палку, «говорил», то есть лаял, чихал, запирал дверь носом, притащил стоптанную туфлю своего хозяина — и, наконец, с старым кивером на голове, представлял маршала Бернадотта, подвергающегося
жестоким упрекам императора Наполеона за измену.
Почтмейстер был очень доволен, что чуть не убил Бельтову сначала горем, потом радостью; он так добродушно потирал себе руки, так вкушал успех сюрприза, что нет в мире
жестокого сердца, которое нашло бы в себе силы упрекнуть его за эту
шутку и которое бы не предложило ему закусить. На этот раз последнее сделал сосед:
Шутки забывалы носили
жестокий характер и всегда оканчивались синяком на лбу жертвы или кровотечением из носу.
Кадеты младшего возраста не знали «всей истории», разговор о которой, после происшествия с получившим
жестокое наказание на теле, строго преследовался, но они верили, что старшим кадетам, между которыми находились еще товарищи высеченного или засеченного, была известна вся тайна призрака. Это давало старшим большой престиж, и те им пользовались до 1859 или 1860 года, когда четверо из них сами подверглись очень страшному перепугу, о котором я расскажу со слов одного из участников неуместной
шутки у гроба.