Неточные совпадения
Но фантазия
требовала роскоши, тревог. Покой усыплял ее — и
жизнь его как будто останавливалась. А она ничего этого не знала, не подозревала, какой змей гнездился в нем рядом с любовью.
Между тем
жизнь будила и отрывала его от творческих снов и звала, от художественных наслаждений и мук, к живым наслаждениям и реальным горестям, среди которых самою лютою была для него скука. Он бросался от ощущения к ощущению, ловил явления, берег и задерживал почти силою впечатления,
требуя пищи не одному воображению, но все чего-то ища, желая, пробуя на чем-то остановиться…
Не только от мира внешнего, от формы, он настоятельно
требовал красоты, но и на мир нравственный смотрел он не как он есть, в его наружно-дикой, суровой разладице, не как на початую от рождения мира и неконченую работу, а как на гармоническое целое, как на готовый уже парадный строй созданных им самим идеалов, с доконченными в его уме чувствами и стремлениями, огнем,
жизнью и красками.
Он стал весел, развязен и раза два гулял с Верой, как с посторонней, милой, умной собеседницей, и сыпал перед ней, без умысла и желания добиваться чего-нибудь, весь свой запас мыслей, знаний, анекдотов, бурно играл фантазией, разливался в шутках или в задумчивых догадках развивал свое миросозерцание, — словом, жил тихою, но приятною
жизнью, ничего не
требуя, ничего ей не навязывая.
Но ему нравилась эта
жизнь, и он не покидал ее. Дома он читал увражи по агрономической и вообще по хозяйственной части, держал сведущего немца, специалиста по лесному хозяйству, но не отдавался ему в опеку,
требовал его советов, а распоряжался сам, с помощию двух приказчиков и артелью своих и нанятых рабочих. В свободное время он любил читать французские романы: это был единственный оттенок изнеженности в этой, впрочем, обыкновенной
жизни многих обитателей наших отдаленных углов.
Он смотрит, ищет, освещает темные места своего идеала, пытает собственный ум, совесть, сердце,
требуя опыта, наставления, — чего хотел и просит от нее, чего недостает для полной гармонии красоты? Прислушивался к своей
жизни, припоминал все, что оскорбляло его в его прежних, несостоявшихся идеалах.
Вся женская грубость и грязь, прикрытая нарядами, золотом, брильянтами и румянами, — густыми волнами опять протекла мимо его. Он припомнил свои страдания, горькие оскорбления, вынесенные им в битвах
жизни: как падали его модели, как падал он сам вместе с ними и как вставал опять, не отчаиваясь и
требуя от женщин человечности, гармонии красоты наружной с красотой внутренней.
Она, по этой простой канве, умела чертить широкий, смелый узор более сложной
жизни, других требований, идей, чувств, которых не знала, но угадывала, читая за строками простой
жизни другие строки, которых жаждал ее ум и
требовала натура.
Новое учение не давало ничего, кроме того, что было до него: ту же
жизнь, только с уничижениями, разочарованиями, и впереди обещало — смерть и тлен. Взявши девизы своих добродетелей из книги старого учения, оно обольстилось буквою их, не вникнув в дух и глубину, и
требовало исполнения этой «буквы» с такою злобой и нетерпимостью, против которой остерегало старое учение. Оставив себе одну животную
жизнь, «новая сила» не создала, вместо отринутого старого, никакого другого, лучшего идеала
жизни.
Неточные совпадения
Стародум(к Правдину). Чтоб оградить ее
жизнь от недостатку в нужном, решился я удалиться на несколько лет в ту землю, где достают деньги, не променивая их на совесть, без подлой выслуги, не грабя отечества; где
требуют денег от самой земли, которая поправосуднее людей, лицеприятия не знает, а платит одни труды верно и щедро.
— Вы ничего не сказали; положим, я ничего и не
требую, — говорил он, — но вы знаете, что не дружба мне нужна, мне возможно одно счастье в
жизни, это слово, которого вы так не любите… да, любовь…
И он почувствовал, что это известие и то, чего она ждала от него,
требовало чего-то такого, что не определено вполне кодексом тех правил, которыми он руководствовался в
жизни.
Никогда еще невозможность в глазах света его положения и ненависть к нему его жены и вообще могущество той грубой таинственной силы, которая, в разрез с его душевным настроением, руководила его
жизнью и
требовала исполнения своей воли и изменения его отношений к жене, не представлялись ему с такою очевидностью, как нынче.
Он видел, что сложные условия
жизни, в которых он находился, не допускали возможности тех грубых доказательств, которых
требовал закон для уличения преступности жены; видел то, что известная утонченность этой
жизни не допускала и применения этих доказательств, если б они и были, что применение этих доказательств уронило бы его в общественном мнении более, чем ее.