Неточные совпадения
Так было до воскресенья. А в воскресенье Райский поехал домой, нашел в шкафе «Освобожденный Иерусалим» в переводе Москотильникова, и
забыл об угрозе, и
не тронулся с дивана, наскоро пообедал, опять лег читать до темноты. А в понедельник утром унес книгу в училище и тайком, торопливо и с жадностью, дочитывал и, дочитавши, недели две рассказывал читанное то тому, то
другому.
На
другой день опять она ушла с утра и вернулась вечером. Райский просто
не знал, что делать от тоски и неизвестности. Он караулил ее в саду, в поле, ходил по деревне, спрашивал даже у мужиков,
не видали ли ее, заглядывал к ним в избы,
забыв об уговоре
не следить за ней.
— Некогда; вот в прошлом месяце попались мне два немецких тома — Фукидид и Тацит. Немцы и того и
другого чуть наизнанку
не выворотили. Знаешь, и у меня терпения
не хватило уследить за мелочью. Я зарылся, — а ей, говорит она, «тошно смотреть на меня»! Вот хоть бы ты зашел. Спасибо, еще француз Шарль
не забывает… Болтун веселый — ей и
не скучно!
Вера, на
другой день утром рано, дала Марине записку и велела отдать кому-то и принести ответ. После ответа она стала веселее, ходила гулять на берег Волги и вечером, попросившись у бабушки на ту сторону, к Наталье Ивановне, простилась со всеми и, уезжая, улыбнулась Райскому, прибавив, что
не забудет его.
Притом одна материальная победа, обладание Верой
не доставило бы ему полного удовлетворения, как доставило бы над всякой
другой. Он, уходя, злился
не за то, что красавица Вера ускользает от него, что он тратил на нее время, силы,
забывал «дело». Он злился от гордости и страдал сознанием своего бессилия. Он одолел воображение, пожалуй — так называемое сердце Веры, но
не одолел ее ума и воли.
— Простите, — продолжал потом, — я ничего
не знал, Вера Васильевна. Внимание ваше дало мне надежду. Я дурак — и больше ничего…
Забудьте мое предложение и по-прежнему давайте мне только права
друга… если стою, — прибавил он, и голос на последнем слове у него упал. —
Не могу ли я помочь? Вы, кажется, ждали от меня услуги?
Обе как будто наблюдали одна за
другою, а заговаривать боялись. Татьяна Марковна
не произносила ни одного слова, ни в защиту, ни в оправдание «падения»,
не напоминала ни о чем и, видимо, старалась, чтоб и Вера
забыла.
«
Не могу, сил нет, задыхаюсь!» — Она налила себе на руки одеколон, освежила лоб, виски — поглядела опять, сначала в одно письмо, потом в
другое, бросила их на стол, твердя: «
Не могу,
не знаю, с чего начать, что писать? Я
не помню, как я писала ему, что говорила прежде, каким тоном… Все
забыла!»
А там, без четверти в пять часов, пробирался к беседке Тушин. Он знал местность, но, видно, давно
не был и
забыл, потому что глядел направо, налево, брал то в ту, то в
другую сторону, по едва заметной тропинке, и никак
не мог найти беседки. Он остановился там, где кусты были чаще и гуще, припоминая, что беседка была где-то около этого места.
— Да, вы правы, я такой
друг ей…
Не забывайте, господин Волохов, — прибавил он, — что вы говорите
не с Тушиным теперь, а с женщиной. Я стал в ее положение и
не выйду из него, что бы вы ни сказали. Я думал, что и для вас довольно ее желания, чтобы вы
не беспокоили ее больше. Она только что поправляется от серьезной болезни…
Неточные совпадения
Не забудем, что летописец преимущественно ведет речь о так называемой черни, которая и доселе считается стоящею как бы вне пределов истории. С одной стороны, его умственному взору представляется сила, подкравшаяся издалека и успевшая организоваться и окрепнуть, с
другой — рассыпавшиеся по углам и всегда застигаемые врасплох людишки и сироты. Возможно ли какое-нибудь сомнение насчет характера отношений, которые имеют возникнуть из сопоставления стихий столь противоположных?
[Ныне доказано, что тела всех вообще начальников подчиняются тем же физиологическим законам, как и всякое
другое человеческое тело, но
не следует
забывать, что в 1762 году наука была в младенчестве.
Но во мне есть
другая, я ее боюсь — она полюбила того, и я хотела возненавидеть тебя и
не могла
забыть про ту, которая была прежде.
— Помни, Анна: что ты для меня сделала, я никогда
не забуду. И помни, что я любила и всегда буду любить тебя, как лучшего
друга!
Одно — вне ее присутствия, с доктором, курившим одну толстую папироску за
другою и тушившим их о край полной пепельницы, с Долли и с князем, где шла речь об обеде, о политике, о болезни Марьи Петровны и где Левин вдруг на минуту совершенно
забывал, что происходило, и чувствовал себя точно проснувшимся, и
другое настроение — в ее присутствии, у ее изголовья, где сердце хотело разорваться и всё
не разрывалось от сострадания, и он
не переставая молился Богу.