Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не замечает, где сидит, или идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то
новым лучом мысли, подходит к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в
улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит за общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
— Успокойтесь: ничего этого нет, — сказала она кротко, — и мне остается только поблагодарить вас за этот
новый урок, за предостережение. Но я в затруднении теперь, чему следовать: тогда вы толкали туда, на
улицу — теперь… боитесь за меня. Что же мне, бедной, делать!.. — с комическим послушанием спросила она.
Он медленно, машинально шел по
улицам, мысленно разрабатывая свой
новый материал. Все фигуры становились отчетливо у него в голове, всех он видел их там, как живыми.