Неточные совпадения
— Что
у вас за страсть преследовать мои бедные
правила?
— Нет, ты
у меня «умный, добрый и высокой нравственности», — сказала она, с своим застывшим смехом в лице, и похлопала мужа по лбу, потом
поправила ему галстук, выправила воротнички рубашки и опять поглядела лукаво на Райского.
Она говорит языком преданий, сыплет пословицы, готовые сентенции старой мудрости, ссорится за них с Райским, и весь наружный обряд жизни отправляется
у ней по затверженным
правилам.
Но когда Райский пригляделся попристальнее, то увидел, что в тех случаях, которые не могли почему-нибудь подойти под готовые
правила,
у бабушки вдруг выступали собственные силы, и она действовала своеобразно.
— Ну, хорошо, бабушка: а помните, был какой-то буян, полицмейстер или исправник:
у вас крышу велел разломать, постой вам поставил против
правил, забор сломал и чего-чего не делал!
— Кто это с тобой? Чьи лошади, кто
правит ими? — спрашивал тихо Райский
у Веры.
— Понятия эти —
правила! — доказывала она. —
У природы есть свои законы, вы же учили: а
у людей
правила!
— Чем это — позвольте спросить? Варить суп, ходить друг за другом, сидеть с глазу на глаз, притворяться, вянуть на «
правилах», да на «долге» около какой-нибудь тщедушной слабонервной подруги или разбитого параличом старика, когда силы
у одного еще крепки, жизнь зовет, тянет дальше!.. Так, что ли?
— Софизмы! Честно взять жизнь
у другого и заплатить ему своею: это
правило! Вы знаете, Марк, — и другие мои
правила…
— А там совершается торжество этой тряпичной страсти — да, да, эта темная ночь скрыла поэму любви! — Он презрительно засмеялся. — Любви! — повторил он. — Марк! блудящий огонь, буян, трактирный либерал! Ах! сестрица, сестрица! уж лучше бы вы придержались одного своего поклонника, — ядовито шептал он, — рослого и красивого Тушина!
У того — и леса, и земли, и воды, и лошадьми
правит, как на Олимпийских играх! А этот!
Вера наконец, почти незаметно для нее самой, поверила искренности его односторонних и поверхностных увлечений и от недоверия перешла к изумлению, участию.
У ней даже бывали минуты, впрочем редкие, когда она колебалась в непогрешимости своих, собранных молча, про себя наблюдений над жизнью, над людьми,
правил, которыми руководствовалось большинство.
У Татьяны Марковны отходило беспокойство от сердца. Она пошевелилась свободно в кресле,
поправила складку
у себя на платье, смахнула рукой какие-то крошки со стола. Словом — отошла, ожила, задвигалась, как внезапно оцепеневший от испуга и тотчас опять очнувшийся человек.
У большинства есть decorum [видимость (лат.).] принципов, а сами принципы шатки и редки, и украшают, как ордена, только привилегированные, отдельные личности. «
У него есть
правила!» — отзываются таким голосом о ком-нибудь, как будто говорят: «
У него есть шишка на лбу!»
— Простите, Татьяна Марковна, а
у вас дело обыкновенно начинается с старого обычая, с старых
правил, да с справки о том, как было, да что скажут, а собственный ум и сердце придут после.
Неточные совпадения
Подумавши, оставили // Меня бурмистром:
правлю я // Делами и теперь. // А перед старым барином // Бурмистром Климку на́звали, // Пускай его! По барину // Бурмистр! перед Последышем // Последний человек! //
У Клима совесть глиняна, // А бородища Минина, // Посмотришь, так подумаешь, // Что не найти крестьянина // Степенней и трезвей. // Наследники построили // Кафтан ему: одел его — // И сделался Клим Яковлич // Из Климки бесшабашного // Бурмистр первейший сорт.
Стародум. Постой. Сердце мое кипит еще негодованием на недостойный поступок здешних хозяев. Побудем здесь несколько минут.
У меня
правило: в первом движении ничего не начинать.
Затем вырвал
у одоевца ноздрю и послал его
править на Вятку.
Долли, Чириков и Степан Аркадьич выступили вперед
поправить их. Произошло замешательство, шопот и улыбки, но торжественно-умиленное выражение на лицах обручаемых не изменилось; напротив, путаясь руками, они смотрели серьезнее и торжественнее, чем прежде, и улыбка, с которою Степан Аркадьич шепнул, чтобы теперь каждый надел свое кольцо, невольно замерла
у него на губах. Ему чувствовалось, что всякая улыбка оскорбит их.
— Оно и лучше, Агафья Михайловна, не прокиснет, а то
у нас лед теперь уж растаял, а беречь негде, — сказала Кити, тотчас же поняв намерение мужа и с тем же чувством обращаясь к старухе. — Зато ваше соленье такое, что мама говорит, нигде такого не едала, — прибавила она, улыбаясь и
поправляя на ней косынку.