Неточные совпадения
— Бесстыдница! — укоряла она Марфеньку. — Где ты выучилась от чужих подарки
принимать? Кажется, бабушка не тому учила; век свой чужой копейкой не поживилась… А ты не успела и двух
слов сказать с ним и уж подарки
принимаешь. Стыдно, стыдно! Верочка ни за что бы у меня не
приняла: та — гордая!
Он так и
принимал за чистую монету всякий ее взгляд, всякое
слово, молчал, много ел, слушал, и только иногда воззрится в нее странными, будто испуганными глазами, и молча следит за ее проворными движениями, за резвой речью, звонким смехом, точно вчитывается в новую, незнакомую еще ему книгу, в ее немое, вечно насмешливое лицо.
Она, не глядя на него,
принимала его руку и, не говоря ни
слова, опираясь иногда ему на плечо, в усталости шла домой. Она пожимала ему руку и уходила к себе.
— Ты сама чувствуешь, бабушка, — сказала она, — что ты сделала теперь для меня: всей моей жизни недостанет, чтоб заплатить тебе. Нейди далее; здесь конец твоей казни! Если ты непременно хочешь, я шепну
слово брату о твоем прошлом — и пусть оно закроется навсегда! Я видела твою муку, зачем ты хочешь еще истязать себя исповедью? Суд совершился — я не
приму ее. Не мне слушать и судить тебя — дай мне только обожать твои святые седины и благословлять всю жизнь! Я не стану слушать: это мое последнее
слово!
Все обращение его с нею
приняло характер глубокого, нежного почтения и сдержанной покорности. Возражения на ее
слова, прежняя комическая война с ней — уступили место изысканному уважению к каждому ее
слову, желанию и намерению. Даже в движениях его появилась сдержанность, почти до робости.
— За ним потащилась Крицкая; она заметила, что Борюшка взволнован… У него вырвались какие-то
слова о Верочке… Полина Карповна
приняла их на свой счет. Ей, конечно, не поверили — знают ее — и теперь добираются правды, с кем была Вера, накануне рождения, в роще… Со дна этого проклятого обрыва поднялась туча и покрыла всех нас… и вас тоже.
— Вижу, Иван Иванович, и верю, что вы говорите не на ветер. Оттого и вырвалось у меня это
слово; не
принимайте его слишком горячо к сердцу — я сама боюсь…
— Ну, вот таким манером, братец ты мой, узналось дело. Взяла матушка лепешку эту самую, «иду, — говорит, — к уряднику». Батюшка у меня старик правильный. «Погоди, — говорит, — старуха, бабенка — робенок вовсе, сама не знала, что делала, пожалеть надо. Она, може, опамятуется». Куды тебе, не
приняла слов никаких. «Пока мы ее держать будем, она, — говорит, — нас, как тараканов, изведет». Убралась, братец ты мой, к уряднику. Тот сейчас взбулгачился к нам… Сейчас понятых.
Прежде всего я желал быть во всех своих делах и поступках «noble» (я говорю noble, a не благородный, потому что французское слово имеет другое значение, что поняли немцы,
приняв слово nobel и не смешивая с ним понятия ehrlich), потом быть страстным и, наконец, к чему у меня и прежде была наклонность, быть как можно более comme il faut.
— Это еще приятнее слышать, — произнес Аггей Никитич,
приняв слова молодой польки более за любезность, так как в зрачках ее беспрерывно вскидываемых и потупляемых глаз и в гордой посадке всего ее тела он ощущал в ней завзятую польку.
Неточные совпадения
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен…
Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча
приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
— О, да! — сказала Анна, сияя улыбкой счастья и не понимая ни одного
слова из того, что говорила ей Бетси. Она перешла к большому столу и
приняла участие в общем разговоре.
Всё это было прекрасно, но Вронский знал, что в этом грязном деле, в котором он хотя и
принял участие только тем, что взял на
словах ручательство зa Веневского, ему необходимо иметь эти 2500, чтоб их бросить мошеннику и не иметь с ним более никаких разговоров.
— Да, я теперь всё поняла, — продолжала Дарья Александровна. — Вы этого не можете понять; вам, мужчинам, свободным и выбирающим, всегда ясно, кого вы любите. Но девушка в положении ожидания, с этим женским, девичьим стыдом, девушка, которая видит вас, мужчин, издалека,
принимает всё на
слово, — у девушки бывает и может быть такое чувство, что она не знает, что сказать.
— Приехали
принять участие в нашем coup d’état? [государственном перевороте?] — сказал он, твердо, но дурно выговаривая французские
слова.