Неточные совпадения
— Как это вы делали, расскажите! Так же сидели, глядели на все покойно, так же, с помощью ваших двух фей, медленно одевались, покойно ждали кареты, чтоб ехать туда, куда рвалось
сердце? не вышли ни разу из себя, тысячу раз не спросили себя мысленно, там
ли он, ждет
ли, думает
ли? не изнемогли ни разу, не покраснели от напрасно потерянной минуты или от счастья, увидя, что он там? И не сбежала краска с лица, не являлся ни испуг, ни удивление, что его нет?
Она была покойна, свежа. А ему втеснилось в душу, напротив, беспокойство, желание узнать, что у ней теперь на уме, что в
сердце, хотелось прочитать в глазах, затронул
ли он хоть нервы ее; но она ни разу не подняла на него глаз. И потом уже, когда после игры подняла, заговорила с ним — все то же в лице, как вчера, как третьего дня, как полгода назад.
— Все собрались, тут пели, играли другие, а его нет; maman два раза спрашивала, что ж я, сыграю
ли сонату? Я отговаривалась, как могла, наконец она приказала играть: j’avais le coeur gros [на
сердце у меня было тяжело (фр.).] — и села за фортепиано. Я думаю, я была бледна; но только я сыграла интродукцию, как вижу в зеркале — Ельнин стоит сзади меня… Мне потом сказали, что будто я вспыхнула: я думаю, это неправда, — стыдливо прибавила она. — Я просто рада была, потому что он понимал музыку…
— Но кто же будет этот «кто-то»? — спросил он ревниво. — Не тот
ли, кто первый вызвал в ней сознание о чувстве? Не он
ли вправе бросить ей в
сердце и самое чувство?
Он видел, что заронил в нее сомнения, что эти сомнения — гамлетовские. Он читал их у ней в
сердце: «В самом
ли деле я живу так, как нужно? Не жертвую
ли я чем-нибудь живым, человеческим, этой мертвой гордости моего рода и круга, этим приличиям? Ведь надо сознаться, что мне иногда бывает скучно с тетками, с папа и с Catherine… Один только cousin Райский…»
Он прижал ее руку к груди и чувствовал, как у него бьется
сердце, чуя близость… чего? наивного, милого ребенка, доброй сестры или… молодой, расцветшей красоты? Он боялся, станет
ли его на то, чтоб наблюдать ее, как артисту, а не отдаться, по обыкновению, легкому впечатлению?
— Нет, — начал он, — есть
ли кто-нибудь, с кем бы вы могли стать вон там, на краю утеса, или сесть в чаще этих кустов — там и скамья есть — и просидеть утро или вечер, или всю ночь, и не заметить времени, проговорить без умолку или промолчать полдня, только чувствуя счастье — понимать друг друга, и понимать не только слова, но знать, о чем молчит другой, и чтоб он умел читать в этом вашем бездонном взгляде вашу душу, шепот
сердца… вот что!
— Есть
ли такой ваш двойник, — продолжал он, глядя на нее пытливо, — который бы невидимо ходил тут около вас, хотя бы сам был далеко, чтобы вы чувствовали, что он близко, что в нем носится частица вашего существования, и что вы сами носите в себе будто часть чужого
сердца, чужих мыслей, чужую долю на плечах, и что не одними только своими глазами смотрите на эти горы и лес, не одними своими ушами слушаете этот шум и пьете жадно воздух теплой и темной ночи, а вместе…
— Тогда только, — продолжал он, стараясь объяснить себе смысл ее лица, — в этом во всем и есть значение, тогда это и роскошь, и счастье. Боже мой, какое счастье! Есть
ли у вас здесь такой двойник, — это другое
сердце, другой ум, другая душа, и поделились
ли вы с ним, взамен взятого у него, своей душой и своими мыслями!.. Есть
ли?
«Вот страсти хотел, — размышлял Райский, — напрашивался на нее, а не знаю, страсть
ли это! Я ощупываю себя: есть
ли страсть, как будто хочу узнать, целы
ли у меня ребра или нет
ли какого-нибудь вывиха? Вон и
сердце не стучит! Видно, я сам не способен испытывать страсть!»
«Постараемся не видаться больше» — это были его последние слова. «Нельзя
ли нам согласиться?» — отвечала она — и он не обернулся на эту надежду, на этот зов
сердца.
«А когда после? — спрашивала она себя, медленно возвращаясь наверх. — Найду
ли я силы написать ему сегодня до вечера? И что напишу? Все то же: „Не могу, ничего не хочу, не осталось в
сердце ничего…“ А завтра он будет ждать там, в беседке. Обманутое ожидание раздражит его, он повторит вызов выстрелами, наконец, столкнется с людьми, с бабушкой!.. Пойти самой, сказать ему, что он поступает „нечестно и нелогично“… Про великодушие нечего ему говорить: волки не знают его!..»
— Вот видите, без моего «ума и
сердца», сами договорились до правды, Иван Иванович! Мой «ум и
сердце» говорили давно за вас, да не судьба! Стало быть, вы из жалости взяли бы ее теперь, а она вышла бы за вас — опять скажу — ради вашего… великодушия… Того
ли вы хотите? Честно
ли и правильно
ли это и способны
ли мы с ней на такой поступок? Вы знаете нас…
Неточные совпадения
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите
ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно?..» Наградит
ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я буду спокоен в
сердце.
Впопад
ли я ответила — // Не знаю… Мука смертная // Под
сердце подошла… // Очнулась я, молодчики, // В богатой, светлой горнице. // Под пологом лежу; // Против меня — кормилица, // Нарядная, в кокошнике, // С ребеночком сидит: // «Чье дитятко, красавица?» // — Твое! — Поцаловала я // Рожоное дитя…
Батрачка безответная // На каждого, кто чем-нибудь // Помог ей в черный день, // Всю жизнь о соли думала, // О соли пела Домнушка — // Стирала
ли, косила
ли, // Баюкала
ли Гришеньку, // Любимого сынка. // Как сжалось
сердце мальчика, // Когда крестьянки вспомнили // И спели песню Домнину // (Прозвал ее «Соленою» // Находчивый вахлак).
Жизнь трудовая — // Другу прямая // К
сердцу дорога, // Прочь от порога, // Трус и лентяй! // То
ли не рай?
Г-жа Простакова. Пронозила!.. Нет, братец, ты должен образ выменить господина офицера; а кабы не он, то б ты от меня не заслонился. За сына вступлюсь. Не спущу отцу родному. (Стародуму.) Это, сударь, ничего и не смешно. Не прогневайся. У меня материно
сердце. Слыхано
ли, чтоб сука щенят своих выдавала? Изволил пожаловать неведомо к кому, неведомо кто.