Солнце уж садилось и бросало косвенные лучи, которые то играли по золотым
окладам икон, то освещали темные и суровые лики святых и уничтожали своим блеском слабое и робкое мерцание свеч.
Самгин подвинулся к решетке сада как раз в тот момент, когда солнце, выскользнув из облаков, осветило на паперти собора фиолетовую фигуру протоиерея Славороссова и золотой крест на его широкой груди. Славороссов стоял, подняв левую руку в небо и простирая правую над толпой благословляющим жестом. Вокруг и ниже его копошились люди, размахивая трехцветными флагами, поблескивая
окладами икон, обнажив лохматые и лысые головы. На минуту стало тихо, и зычный голос сказал, как в рупор:
Только половина светлицы была видна ему. На месте Настиной кровати стоит крытый белой скатертью стол, а на нем в золотых
окладах иконы с зажженными перед ними свечами и лампадами. На окне любимые цветочки Настины, возле пяльцы с неконченной работой… О! у этих самых пялец, на этом самом месте стоял он когда-то робкий и несмелый, а она, закрыв глаза передником, плакала сладкими слезами первой любви… На этом самом месте впервые она поцеловала его. Тоскливо заныло сердце у Алексея.
Гулко среди невозмутимой тишины раздавались богослужебные возгласы и молитвословия, дым кадильный тихо струился в воздухе, а яркое солнце приветливо играло в дорогих
окладах икон и блестящих ризах священнослужителей.
Неточные совпадения
Воронов нес портрет царя, Лялечкин —
икону в золоченом
окладе; шляпа-котелок, привязанная шнурком за пуговицу пиджака, тоже болталась на груди его, он ее отталкивал
иконой, а рядом с ним возвышалась лысая, в черных очках на мертвом лице голова Ермолаева, он, должно быть, тоже пел или молился, зеленоватая борода его тряслась.
Церковь была древняя и довольно бедная, много
икон стояло совсем без
окладов, но в таких церквах как-то лучше молишься.
Услужливые старухи отправили ее было уже туда, куда и Петро потащился; но приехавший из Киева козак рассказал, что видел в лавре монахиню, всю высохшую, как скелет, и беспрестанно молящуюся, в которой земляки по всем приметам узнали Пидорку; что будто еще никто не слыхал от нее ни одного слова; что пришла она пешком и принесла
оклад к
иконе Божьей Матери, исцвеченный такими яркими камнями, что все зажмуривались, на него глядя.
— Вот еще только монисто надень! Как наденешь монисто, будешь, право слово, ни дать ни взять, святая
икона в
окладе!
Оклады с
икон были ободраны, напрестольное одеяние изорвано в лоскутья.