Неточные совпадения
Он молча и задумчиво указал рукой вдаль. Анна Павловна взглянула и изменилась в
лице. Там, между полей, змеей вилась дорога и убегала за лес, дорога в обетованную землю, в Петербург. Анна Павловна молчала несколько минут, чтоб собраться
с силами.
В Петербурге он слыл за человека
с деньгами, и, может быть, не без причины; служил при каком-то важном
лице чиновником особых поручений и носил несколько ленточек в петлице фрака; жил на большой улице, занимал хорошую квартиру, держал троих людей и столько же лошадей.
Он был высокий, пропорционально сложенный мужчина,
с крупными, правильными чертами смугло-матового
лица,
с ровной, красивой походкой,
с сдержанными, но приятными манерами. Таких мужчин обыкновенно называют bel homme. [Представительный человек (франц.)]
— Что вы, дядюшка! да этот проект был представлен одному значительному
лицу, любителю просвещения; за это однажды он пригласил меня
с ректором обедать. Вот начало другого проекта.
И какие
лица увидел он тут! На улице как будто этакие и не встречаются и не выходят на божий свет: тут, кажется, они родились, выросли, срослись
с своими местами, тут и умрут. Поглядел Адуев пристально на начальника отделения: точно Юпитер-громовержец; откроет рот — и бежит Меркурий
с медной бляхой на груди; протянет руку
с бумагой — и десять рук тянутся принять ее.
— Да что
с тобой? у тебя такое праздничное
лицо! Асессора, что ли, тебе дали или крест?
— Мудрено!
с Адама и Евы одна и та же история у всех,
с маленькими вариантами. Узнай характер действующих
лиц, узнаешь и варианты. Это удивляет тебя, а еще писатель! Вот теперь и будешь прыгать и скакать дня три, как помешанный, вешаться всем на шею — только, ради бога, не мне. Я тебе советовал бы запереться на это время в своей комнате, выпустить там весь этот пар и проделать все проделки
с Евсеем, чтобы никто не видал. Потом немного одумаешься, будешь добиваться уж другого, поцелуя например…
Гребцы машут веслами медленно, мерно, как машина. Пот градом льет по загорелым
лицам; им и нужды нет, что у Александра сердце заметалось в груди, что, не спуская глаз
с одной точки, он уж два раза в забытьи заносил через край лодки то одну, то другую ногу, а они ничего: гребут себе
с тою же флегмой да по временам отирают рукавом
лицо.
— Ах, это Александр Федорыч! — первая сказала мать, опомнившись. Граф приветливо поклонился. Наденька проворно откинула вуаль от
лица, обернулась и посмотрела на него
с испугом, открыв немного ротик, потом быстро отвернулась, стегнула лошадь, та рванулась вперед и в два прыжка исчезла за воротами; за нею пустился граф.
Она молчала, но глаза ее в одно мгновение
с его ответом опустились вниз, и что было в них? отуманила ли их грусть, или блеснула в них молния радости, — ничего нельзя было прочесть на этом мраморном, прекрасном
лице.
Все благоприятствовало ему. Кареты у подъезда не было. Тихо прошел он залу и на минуту остановился перед дверями гостиной, чтобы перевести дух. Там Наденька играла на фортепиано. Дальше через комнату сама Любецкая сидела на диване и вязала шарф. Наденька, услыхавши шаги в зале, продолжала играть тише и вытянула головку вперед. Она
с улыбкой ожидала появления гостя. Гость появился, и улыбка мгновенно исчезла; место ее заменил испуг. Она немного изменилась в
лице и встала со стула. Не этого гостя ожидала она.
— Здравствуй, Александр, — приветствовал он, воротясь туда, племянника, — давно мы
с тобой не видались. То днем тебя не дождешься, а тут вдруг — бац ночью! Что так поздно? Да что
с тобой? на тебе
лица нет.
Александр ничего не отвечал, но на
лице у него мелькнуло выражение тонкой, едва заметной иронии. Он улыбнулся. Ни это выражение, ни улыбка не ускользнули от Петра Иваныча. Он переглянулся
с женой, та потупила глаза.
О будущем они перестали говорить, потому что Александр при этом чувствовал какое-то смущение, неловкость, которой не мог объяснить себе, и старался замять разговор. Он стал размышлять, задумываться. Магический круг, в который заключена была его жизнь любовью, местами разорвался, и ему вдали показались то
лица приятелей и ряд разгульных удовольствий, то блистательные балы
с толпой красавиц, то вечно занятой и деловой дядя, то покинутые занятия…
Она, прислонясь спиной к камину, стояла, склонив бледное
лицо к плечу, и следила глазами за Александром, но не
с выражением недоверчивости и допроса, а неги, любви и счастья. Она, по-видимому, боролась
с тайным ощущением,
с сладкой мечтой и казалась утомленной.
Она взяла его за руку и — опять полилась нежная, пламенная речь, мольбы, слезы. Он ни взглядом, ни словом, ни движением не обнаружил сочувствия, — стоял точно деревянный, переминаясь
с ноги на ногу. Его хладнокровие вывело ее из себя. Посыпались угрозы и упреки. Кто бы узнал в ней кроткую, слабонервную женщину? Локоны у ней распустились, глаза горели лихорадочным блеском, щеки пылали, черты
лица странно разложились. «Как она нехороша!» — думал Александр, глядя на нее
с гримасой.
На некоторое время свобода, шумные сборища, беспечная жизнь заставили его забыть Юлию и тоску. Но все одно да одно, обеды у рестораторов, те же
лица с мутными глазами; ежедневно все тот же глупый и пьяный бред собеседников и, вдобавок к этому, еще постоянно расстроенный желудок: нет, это не по нем. Слабый организм тела и душа Александра, настроенная на грустный, элегический тон, не вынесли этих забав.
Со старыми знакомыми он перестал видеться; приближение нового
лица обдавало его холодом. После разговора
с дядей он еще глубже утонул в апатическом сне: душа его погрузилась в совершенную дремоту. Он предался какому-то истуканному равнодушию, жил праздно, упрямо удалялся от всего, что только напоминало образованный мир.
Они стояли к нему боком. В отце он не открыл ничего особенного. Белая блуза, нанковые панталоны и низенькая шляпа
с большими полями, подбитыми зеленым плюшем. Но зато дочь! как грациозно оперлась она на руку старика! Ветер по временам отвевал то локон от ее
лица, как будто нарочно, чтобы показать Александру прекрасный профиль и белую шею, то приподнимал шелковую мантилью и выказывал стройную талию, то заигрывал
с платьем и открывал маленькую ножку. Она задумчиво смотрела на воду.
Она
с радостными слезами протянула ему руки и долго не могла прийти в себя. Он взял ее за руку и жадно, также
с волнением, вглядывался ей в
лицо.
Но Александру казалось, что он поступает благородно, являясь на подвиг самоотвержения, бороться
с соблазном
лицом к
лицу.
— Провести вечер
с удовольствием! Да знаете что: пойдемте в баню, славно проведем! Я всякий раз, как соскучусь, иду туда — и любо; пойдешь часов в шесть, а выйдешь в двенадцать, и погреешься, и тело почешешь, а иногда и знакомство приятное сведешь: придет духовное
лицо, либо купец, либо офицер; заведут речь о торговле, что ли, или о преставлении света… и не вышел бы! а всего по шести гривен
с человека! Не знают, где вечер провести!
Я здесь восемь лет стоял
лицом к
лицу с современною жизнью, но спиною к природе, и она отвернулась от меня: я утратил жизненные силы и состарился в двадцать девять лет; а было время…
Александр прошел по всем комнатам, потом по саду, останавливаясь у каждого куста, у каждой скамьи. Ему сопутствовала мать. Она, вглядываясь в его бледное
лицо, вздыхала, но плакать боялась; ее напугал Антон Иваныч. Она расспрашивала сына о житье-бытье, но никак не могла добиться причины, отчего он стал худ, бледен и куда девались волосы. Она предлагала ему и покушать и выпить, но он, отказавшись от всего, сказал, что устал
с дороги и хочет уснуть.
Вот что, спустя года четыре после вторичного приезда Александра в Петербург, происходило
с главными действующими
лицами этого романа.
Может быть, доктору и пристала эта булава,
с которой он от нечего делать прогуливается пешком и по целым часам просиживает у больных, утешает их и часто в
лице своем соединяет две-три роли: медика, практического философа, друга дома и т. п.
Для резца неуловим этот блеск мысли в чертах
лиц их, эта борьба воли
с страстью, игра не высказываемых языком движений души
с бесчисленными, тонкими оттенками лукавства, мнимого простодушия, гнева и доброты, затаенных радостей и страданий… всех этих мимолетных молний, вырывающихся из концентрической души…
Тот только, кто знал ее прежде, кто помнил свежесть
лица ее, блеск взоров, под которым, бывало, трудно рассмотреть цвет глаз ее — так тонули они в роскошных, трепещущих волнах света, кто помнил ее пышные плечи и стройный бюст, тот
с болезненным изумлением взглянул бы на нее теперь, сердце его сжалось бы от сожаления, если он не чужой ей, как теперь оно сжалось, может быть, у Петра Иваныча, в чем он боялся признаться самому себе.