Неточные совпадения
Мне хотелось поверить портрет с подлинными чертами лежавшего передо мной великана, во власть которого я отдавался на
долгое время. «Какой же он
в самом деле? — думал я, поглядывая кругом.
Внезапно развернувшаяся перед нами картина острова, жаркое солнце, яркий вид города, хотя чужие, но ласковые лица — все это было нежданным, веселым, праздничным мгновением и влило живительную каплю
в однообразный,
долгий путь.
И все было ново нам: мы знакомились с декорациею не наших деревьев, не нашей травы, кустов и жадно хотели запомнить все: группировку их, отдельный рисунок дерева, фигуру листьев, наконец, плоды; как будто смотрели на это
в последний раз, хотя нам только это и предстояло видеть на
долгое время.
Наступает, за знойным днем, душно-сладкая,
долгая ночь с мерцаньем
в небесах, с огненным потоком под ногами, с трепетом неги
в воздухе. Боже мой! Даром пропадают здесь эти ночи: ни серенад, ни вздохов, ни шепота любви, ни пенья соловьев! Только фрегат напряженно движется и изредка простонет да хлопнет обессиленный парус или под кормой плеснет волна — и опять все торжественно и прекрасно-тихо!
Да еще сын Вандика, мальчик лет шести, которого он взял так, прокататься,
долгом считал высовывать голову во все отверстия, сделанные
в покрышке экипажа для воздуха, и
в одно из них высунулся так неосторожно, что выпал вон, и прямо носом.
Знаменитый мыс Доброй Надежды как будто совестится перед путешественниками за свое приторное название и
долгом считает всякому из них напомнить, что у него было прежде другое, больше ему к лицу. И
в самом деле, редкое судно не испытывает шторма у древнего мыса Бурь.
Хотя табак японский был нам уже известен, но мы сочли
долгом выкурить по трубке, если только можно назвать трубкой эти наперстки,
в которые не поместится щепоть нюхательного, не то что курительного табаку. Кажется, я выше сказал, что японский табак чрезвычайно мягок и крошится длинными волокнами. Он так мелок, что
в пачке, с первого взгляда, похож на кучу какой-то темно-красной пыли.
Опять сомнение и
в этих пустяках: даже готовились, после
долгих совещаний, отказать, да их не послушали.
Морщины лучами окружали глаза и губы;
в глазах, голосе, во всех чертах светилась старческая, умная и приветливая доброта — плод
долгой жизни и практической мудрости.
Все открывшееся перед нами пространство, с лесами и горами, было облито горячим блеском солнца; кое-где
в полях работали люди, рассаживали рис или собирали картофель, капусту и проч. Над всем этим покоился такой колорит мира, кротости, сладкого труда и обилия, что мне, после
долгого, трудного и под конец даже опасного плавания, показалось это место самым очаровательным и надежным приютом.
Дома, после чаю, после
долгого сиденья на веранде, я заперся
в свою комнату и хотел писать; но мне, как и всем, дали ночник из кокосового масла.
«Какое наслаждение, после
долгого странствования по морю, лечь спать на берегу
в постель, которая не качается, где со столика ничего не упадет, где над вашей головой не загремит ни бизань-шкот, ни грота-брас, где ничто не шелохнется!..» — думал я… и вдруг вспомнил, что здесь землетрясения — обыкновенное, ежегодное явление. Избави Боже от такой качки!
Но у нас она дает пир, как бедняк, отдающий все до копейки на пышный праздник, который
в кои-то веки собрался дать: после он обречет себя на
долгую будничную жизнь, на лишения.
А здесь дни за днями идут, как близнецы, похожие один на другой, жаркие, страстные, но сильные, ясные и безмятежные —
в течение
долгих месяцев.
Бывало, льстивый голос света // В нем злую храбрость выхвалял: // Он, правда, в туз из пистолета // В пяти саженях попадал, // И то сказать, что и в сраженье // Раз в настоящем упоенье // Он отличился, смело в грязь // С коня калмыцкого свалясь, // Как зюзя пьяный, и французам // Достался в плен: драгой залог! // Новейший Регул, чести бог, // Готовый вновь предаться узам, // Чтоб каждым утром у Вери //
В долг осушать бутылки три.
Неточные совпадения
Городничий (
в сторону).Прошу посмотреть, какие пули отливает! и старика отца приплел! (Вслух.)И на
долгое время изволите ехать?
Кто видывал, как слушает // Своих захожих странников // Крестьянская семья, // Поймет, что ни работою // Ни вечною заботою, // Ни игом рабства
долгого, // Ни кабаком самим // Еще народу русскому // Пределы не поставлены: // Пред ним широкий путь. // Когда изменят пахарю // Поля старозапашные, // Клочки
в лесных окраинах // Он пробует пахать. // Работы тут достаточно. // Зато полоски новые // Дают без удобрения // Обильный урожай. // Такая почва добрая — // Душа народа русского… // О сеятель! приди!..
«Недаром
в зиму
долгую // (Толкуют наши странники) // Снег каждый день валил.
Так, схоронив покойника, // Родные и знакомые // О нем лишь говорят, // Покамест не управятся // С хозяйским угощением // И не начнут зевать, — // Так и галденье
долгое // За чарочкой, под ивою, // Все, почитай, сложилося //
В поминки по подрезанным // Помещичьим «крепям».
А если и действительно // Свой
долг мы ложно поняли // И наше назначение // Не
в том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И жить чужим трудом, // Так надо было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал век так жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»