Неточные совпадения
«Да вон, кажется…» — говорил я, указывая вдаль. «Ах,
в самом деле — вон, вон, да, да! Виден, виден! — торжественно говорил он и капитану, и старшему офицеру, и вахтенному и бегал то к
карте в каюту, то опять наверх. — Виден, вот, вот он, весь виден!» — твердил он, радуясь, как будто увидел родного отца. И пошел мерять и высчитывать узлы.
Я был
в каюте один, встал, хотел побежать, но неодолимая тяжесть гнула меня к полу, а свеча вспыхивала сильнее, вот того гляди вспыхнет и
карта.
Одно только не вошло
в Реперовы таблицы, не покорилось никаким выкладкам и цифрам, одного только не смог никто записать на
карте…
Мы пошли по улицам, зашли
в контору нашего банкира, потом
в лавки. Кто покупал книги, кто заказывал себе платье, обувь, разные вещи. Книжная торговля здесь довольно значительна; лавок много; главная из них, Робертсона, помещается на большой улице. Здесь есть своя самостоятельная литература. Я видел много периодических изданий, альманахов, стихи и прозу,
карты и гравюры и купил некоторые изданные здесь сочинения собственно о Капской колонии.
В книжных лавках продаются и все письменные принадлежности.
На
карте показано, что от такого-то градуса и до такого живут негры того или другого племени, а по новейшим известиям оказывается, что это племя оттеснено
в другое место.
Я ехал с бароном Крюднером и Зеленым,
в другом «
карте» сидели Посьет, Вейрих и Гошкевич.
Что же вы увидите ночью?» Но партия, помещавшаяся
в другом
карте и называемая нами «ученою», все возражала.
Здесь делают также
карты, то есть дорожные капские экипажи,
в каких и мы ехали. Я видел щегольски отделанные, не уступающие городским каретам. Вандик купил себе новый
карт, кажется, за сорок фунтов. Тот,
в котором мы ехали, еле-еле держался. Он сам не раз изъявлял опасение, чтоб он не развалился где-нибудь на косогоре. Однако ж он
в новом нас не повез.
Вандик крикнул что-то другому кучеру, из другого
карта выскочил наш коричневый спутник, мальчишка-готтентот, засучил панталоны и потащил лошадей
в воду; но вскоре ему стало очень глубоко, и он воротился на свое место, а лошади ушли по брюхо.
По дороге от Паарля готтентот-мальчишка, ехавший на вновь вымененной
в Паарле лошади, беспрестанно исчезал дорогой
в кустах и гонялся за маленькими черепахами. Он поймал две: одну дал
в наш
карт, а другую ученой партии, но мы и свою сбыли туда же, потому что у нас за ней никто не хотел смотреть, а она ползала везде, карабкаясь вон из экипажа, и падала.
Мы видели много вблизи и вдали игравших китов, стаи птиц, которым указано по
карте сидеть
в таком-то градусе широты и долготы, и они
в самом деле сидели там: все альбатросы, чайки и другие морские птицы с лежащих
в 77˚ восточной долготы пустых, каменистых островков — Амстердама и Св. Павла.
На другой день утром мы ушли, не видав ни одного европейца, которых всего трое
в Анжере. Мы плыли дальше по проливу между влажными, цветущими берегами Явы и Суматры. Местами, на гладком зеркале пролива, лежали, как корзинки с зеленью, маленькие островки, означенные только на морских
картах под именем Двух братьев, Трех сестер. Кое-где были отдельно брошенные каменья, без имени, и те обросли густою зеленью.
Одни занимались уборкою парусов, другие прилежно изучали
карту, и
в том числе дед, который от
карты бегал на ют, с юта к
карте; и хотя ворчал на неверность ее, на неизвестность места, но был доволен, что труды его кончались.
Чтобы согласить эту разноголосицу, Льода вдруг предложил сказать, что корвет из Камчатки, а мы из Петербурга вышли
в одно время. «Лучше будет, когда скажете, что и пришли
в одно время,
в три месяца». Ему показали
карту и объяснили, что из Камчатки можно прийти
в неделю,
в две, а из Петербурга
в полгода. Он сконфузился и стал сам смеяться над собой.
Я отвык
в три месяца от моря и с большим неудовольствием смотрю, как все стали по местам, как четверо рулевых будто приросли к штурвалу, ухватясь за рукоятки колеса, как матросы полезли на марсы и как фрегат распустил крылья, а дед начал странствовать с юта к
карте и обратно.
Saddle Islands значит Седельные острова: видно уж по этому, что тут хозяйничали англичане. Во время китайской войны английские военные суда тоже стояли здесь. Я вижу берег теперь из окна моей каюты: это целая группа островков и камней, вроде знаков препинания; они и на
карте показаны
в виде точек. Они бесплодны, как большая часть островов около Китая; ветры обнажают берега. Впрочем, пишут, что здесь много устриц и — чего бы вы думали? — нарциссов!
Он вынес изодранную
карту Чусанского архипелага и островов Сэдль, положил ее на крышку люка, а сам сжался от холода
в комок и стал незаметен, точно пропал с глаз долой.
Вообще весь рейд усеян мелями и рифами. Беда входить на него без хороших
карт! а тут одна только
карта и есть порядочная — Бичи. Через час катер наш, чуть-чуть задевая килем за каменья обмелевшей при отливе пристани, уперся
в глинистый берег. Мы выскочили из шлюпки и очутились —
в саду не
в саду и не
в лесу, а
в каком-то парке, под непроницаемым сводом отчасти знакомых и отчасти незнакомых деревьев и кустов. Из наших северных знакомцев было тут немного сосен, а то все новое, у нас невиданное.
Но довольно Ликейских островов и о Ликейских островах, довольно и для меня и для вас! Если захотите знать подробнее долготу, широту места, пространство, число островов, не поленитесь сами взглянуть на
карту, а о нравах жителей, об обычаях, о произведениях, об истории — прочтите у Бичи, у Бельчера. Помните условие: я пишу только письма к вам о том, что вижу сам и что переживаю изо дня
в день.
И
в самом деле вдруг перед нами к северу вырос берег, а на
карте его нет.
У нас идет деятельная поверка
карты Броутона, путешествовавшего
в конце прошлого столетия вместе с Ванкувером, только на другом судне.
Капитан и так называемый «дед», хорошо знакомый читателям «Паллады», старший штурманский офицер (ныне генерал), — оба были наверху и о чем-то горячо и заботливо толковали. «Дед» беспрестанно бегал
в каюту, к
карте, и возвращался. Затем оба зорко смотрели на оба берега, на море,
в напрасном ожидании лоцмана. Я все любовался на картину, особенно на целую стаю купеческих судов, которые, как утки, плыли кучей и все жались к шведскому берегу, а мы шли почти посредине, несколько ближе к датскому.