Неточные совпадения
Я сидел
в кают-компании, прислушиваясь
в недоумении к свисту ветра между снастей и к ударам волн
в бока судна.
Робко ходит
в первый раз человек на корабле:
каюта ему кажется гробом, а между тем едва ли он безопаснее
в многолюдном городе, на шумной улице, чем на крепком парусном судне,
в океане.
Они разом схватили все, что было со мной, чуть не меня самого, и понесли
в назначенную мне
каюту.
«Помоги моему человеку установить вещи
в каюте», — отдал я ему первое приказание.
«Вы, верно, не обедали, — сказал Болтин, — а мы уже кончили свой обед: не угодно ли закусить?» Он привел меня
в кают-компанию, просторную комнату внизу, на кубрике, без окон, но с люком наверху, чрез который падает обильный свет.
В кают-компании стоял длинный стол, какие бывают
в классах, со скамьями.
В офицерских
каютах было только место для постели, для комода, который
в то же время служил и столом, и для стула.
Офицеров никого не было
в кают-компании: все были наверху, вероятно «на авральной работе». Подали холодную закуску. А. А. Болтин угощал меня.
«Помилуйте, что за хорошо: курить нельзя», — сказал другой, входя
в каюту.
Утром я только что проснулся, как увидел
в каюте своего городского слугу, который не успел с вечера отправиться на берег и ночевал с матросами.
«Да вон, кажется…» — говорил я, указывая вдаль. «Ах,
в самом деле — вон, вон, да, да! Виден, виден! — торжественно говорил он и капитану, и старшему офицеру, и вахтенному и бегал то к карте
в каюту, то опять наверх. — Виден, вот, вот он, весь виден!» — твердил он, радуясь, как будто увидел родного отца. И пошел мерять и высчитывать узлы.
Изредка нарушалось однообразие неожиданным развлечением. Вбежит иногда
в капитанскую
каюту вахтенный и тревожно скажет: «Купец наваливается, ваше высокоблагородие!» Книги, обед — все бросается, бегут наверх; я туда же.
В самом деле, купеческое судно, называемое
в море коротко купец, для отличия от военного, сбитое течением или от неуменья править, так и ломит, или на нос, или на корму, того и гляди стукнется, повредит как-нибудь утлегарь, поломает реи — и не перечтешь, сколько наделает вреда себе и другим.
Это особенно приятно, когда многие спят по
каютам и не знают,
в чем дело, а тут вдруг раздается треск, от которого дрогнет корабль.
«Достал, — говорил он радостно каждый раз, вбегая с кувшином
в каюту, — на вот, ваше высокоблагородие, мойся скорее, чтоб не застали да не спросили, где взял, а я пока достану тебе полотенце рожу вытереть!» (ей-богу, не лгу!).
Уж я теперь забыл, продолжал ли Фаддеев делать экспедиции
в трюм для добывания мне пресной воды, забыл даже, как мы провели остальные пять дней странствования между маяком и банкой; помню только, что однажды, засидевшись долго
в каюте, я вышел часов
в пять после обеда на палубу — и вдруг близехонько увидел длинный, скалистый берег и пустые зеленые равнины.
В последнее время я жил близко,
в одной огромной
каюте английского корабля, пока наш фрегат был
в доке, с четырьмя товарищами.
Мне надо было несколько изменить
в каюте порядок, и это стоило немалого труда.
Но худо ли, хорошо ли, а
каюта была убрана; все
в ней расставлено и разложено по возможности как следует; каждой вещи назначено место на два, на три года.
В каютах, то там, то здесь, что-нибудь со стуком упадет со стола или сорвется со стены, выскочит из шкапа и со звоном разобьется — стакан, чашка, а иногда и сам шкап зашевелится.
Я воротился
в общую
каюту.
Вечером я лежал на кушетке у самой стены, а напротив была софа, устроенная кругом бизань-мачты, которая проходила через
каюту вниз. Вдруг поддало, то есть шальной или, пожалуй, девятый вал ударил
в корму. Все ухватились кто за что мог. Я, прежде нежели подумал об этой предосторожности, вдруг почувствовал, что кушетка отделилась от стены, а я отделяюсь от кушетки.
Кое-как добрался я до своей
каюты,
в которой не был со вчерашнего дня, отворил дверь и не вошел — все эти термины теряют значение
в качку — был втиснут толчком
в каюту и старался удержаться на ногах, упираясь кулаками
в обе противоположные стены.
— Фаддеев!» «Фаддеев!» — повторил другой и за ним третий, потом этот третий заглянул ко мне
в каюту.
«Посмотри-ка»! — сказал я Фаддееву, указывая на беспорядок, и, махнув рукою, ушел
в капитанскую
каюту.
В каюте лампы, картинки, висячий барометр вытягивались горизонтально.
Я был
в каюте один, встал, хотел побежать, но неодолимая тяжесть гнула меня к полу, а свеча вспыхивала сильнее, вот того гляди вспыхнет и карта.
«Крепкий ветер, жестокий ветер! — говорил по временам капитан, входя
в каюту и танцуя
в ней.
Я так и не ночевал
в своей
каюте.
Фаддеев утром явился с бельем и звал
в кают-компанию к чаю.
«Боже мой! кто это выдумал путешествия? — невольно с горестью воскликнул я, — едешь четвертый месяц, только и видишь серое небо и качку!» Кто-то засмеялся. «Ах, это вы!» — сказал я, увидя, что
в каюте стоит, держась рукой за потолок, самый высокий из моих товарищей, К. И. Лосев. «Да право! — продолжал я, — где же это синее море, голубое небо да теплота, птицы какие-то да рыбы, которых, говорят, видно на самом дне?» На ропот мой как тут явился и дед.
Я вошел
в каюту и не успел добежать до большой полукруглой софы, как вдруг сильно поддало.
В это время К. И. Лосев вошел
в каюту. Я стал рассказывать о своем горе.
В этом расположении я выбрался из
каюты,
в которой просидел полторы суток, неблагосклонно взглянул на океан и, пробираясь
в общую
каюту, мысленно поверял эпитеты, данные ему Байроном, Пушкиным, Бенедиктовым и другими — «угрюмый, мрачный, могучий», и Фаддеевым — «сердитый».
Вдруг показался
в дверях своей
каюты О. А. Гошкевич, которого мы звали переводчиком.
Бледный, с подушкой
в руках, он вошел
в общую
каюту и лег на круглую софу.
Выйдешь из
каюты на полчаса дохнуть ночным воздухом и простоишь
в онемении два-три часа, не отрывая взгляда от неба, разве глаза невольно сами сомкнутся от усталости.
Рассчитывали на дующие около того времени вестовые ветры, но и это ожидание не оправдалось.
В воздухе мертвая тишина, нарушаемая только хлопаньем грота. Ночью с 21 на 22 февраля я от жара ушел спать
в кают-компанию и лег на диване под открытым люком. Меня разбудил неистовый топот, вроде трепака, свист и крики. На лицо упало несколько брызг. «Шквал! — говорят, — ну, теперь задует!» Ничего не бывало, шквал прошел, и фрегат опять задремал
в штиле.
Я никак не ожидал, чтоб Фаддеев способен был на какую-нибудь любезность, но, воротясь на фрегат, я нашел у себя
в каюте великолепный цветок: горный тюльпан, величиной с чайную чашку, с розовыми листьями и темным, коричневым мхом внутри, на длинном стебле. «Где ты взял?» — спросил я. «
В Африке, на горе достал», — отвечал он.
Я ничего не знал, что замышляет против нас мыс, и покойно сидел
в общей
каюте после обеда, на диване, у бизань-мачты.
Любитель-натуралист, по обыкновению, отправился
в койку мучиться морскою болезнию; слуги ловили стулья, стаканы и все, что начало метаться с места на место; принайтавливали мебель
в каютах.
Пошел дождь и начал капать
в каюту.
Целые каскады начали хлестать
в каюту, на стол, на скамьи, на пол, на нас, не исключая и моего места, и меня самого.
Барон выглянул из своей
каюты и закричал на дневальных, чтоб сводили воду шваброй
в трюм.
Я хотел пробраться вверх,
в свою или капитанскую
каюту, и ждал, пока вода сбудет.
Она осветила кроме моря еще озеро воды на палубе, толпу народа, тянувшего какую-то снасть, да протянутые леера, чтоб держаться
в качку. Я шагал
в воде через веревки, сквозь толпу; добрался кое-как до дверей своей
каюты и там, ухватясь за кнехт, чтоб не бросило куда-нибудь
в угол, пожалуй на пушку, остановился посмотреть хваленый шторм. Молния как молния, только без грома, или его за ветром не слыхать. Луны не было.
— Нет, уж она
в Америку ушла, — сказал он, — еще бы вы до завтра сидели
в каюте!
— Безобразие, беспорядок! — отвечал я, уходя весь мокрый
в каюту переменить обувь и белье.
В первый день Пасхи, когда мы обедали у адмирала, вдруг с треском, звоном вылетела из полупортика рама, стекла разбились вдребезги, и кудрявый, седой вал, как сам Нептун, влетел
в каюту и разлился по полу.
Однажды я,
в изнеможении, сел
в капитанской
каюте на диван и нечаянно заснул.
«Холодно?» — спросил я его. «Yes», — отвечал он и вошел совсем
в каюту.
Неточные совпадения
Однажды капитан Гоп, увидев, как он мастерски вяжет на рею парус, сказал себе: «Победа на твоей стороне, плут». Когда Грэй спустился на палубу, Гоп вызвал его
в каюту и, раскрыв истрепанную книгу, сказал:
И скоро Ассоль увидела, что стоит
в каюте —
в комнате, которой лучше уже не может быть.
Пантен, крича как на пожаре, вывел «Секрет» из ветра; судно остановилось, между тем как от крейсера помчался паровой катер с командой и лейтенантом
в белых перчатках; лейтенант, ступив на палубу корабля, изумленно оглянулся и прошел с Грэем
в каюту, откуда через час отправился, странно махнув рукой и улыбаясь, словно получил чин, обратно к синему крейсеру.
Опасность, риск, власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко
в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки —
в зорких глазах, хотя твоя
каюта полна непокидающей родины с ее книгами, картинами, письмами и сухими цветами, обвитыми шелковистым локоном
в замшевой ладанке на твердой груди.
Под вечер он уселся
в каюте, взял книгу и долго возражал автору, делая на полях заметки парадоксального свойства. Некоторое время его забавляла эта игра, эта беседа с властвующим из гроба мертвым. Затем, взяв трубку, он утонул
в синем дыме, живя среди призрачных арабесок [Арабеска — здесь: музыкальное произведение, причудливое и непринужденное по своему характеру.], возникающих
в его зыбких слоях.