Неточные совпадения
Он внес жизнь, разум и опыт
в каменные пустыни,
в глушь лесов и силою светлого разумения указал путь тысячам за
собою.
Части света быстро сближаются между
собою: из Европы
в Америку — рукой подать; поговаривают, что будут ездить туда
в сорок восемь часов, — пуф, шутка конечно, но современный пуф, намекающий на будущие гигантские успехи мореплавания.
Офицеры беззаботно разговаривали между
собой, как
в комнате, на берегу; иные читали.
Я с недоумением глядел вокруг
себя и на свои сложенные
в кучу вещи.
Плавание становилось однообразно и, признаюсь, скучновато: все серое небо, да желтое море, дождь со снегом или снег с дождем — хоть кому надоест. У меня уж заболели зубы и висок. Ревматизм напомнил о
себе живее, нежели когда-нибудь. Я слег и несколько дней пролежал, закутанный
в теплые одеяла, с подвязанною щекой.
Я, лежа у
себя в койке, слышу всякий стук, крик, всякое движение парусов, командные слова и начинаю понимать смысл последних.
Это от непривычки: если б пароходы существовали несколько тысяч лет, а парусные суда недавно, глаз людской, конечно, находил бы больше поэзии
в этом быстром, видимом стремлении судна, на котором не мечется из угла
в угол измученная толпа людей, стараясь угодить ветру, а стоит
в бездействии, скрестив руки на груди, человек, с покойным сознанием, что под ногами его сжата сила, равная силе моря, заставляющая служить
себе и бурю, и штиль.
Изредка нарушалось однообразие неожиданным развлечением. Вбежит иногда
в капитанскую каюту вахтенный и тревожно скажет: «Купец наваливается, ваше высокоблагородие!» Книги, обед — все бросается, бегут наверх; я туда же.
В самом деле, купеческое судно, называемое
в море коротко купец, для отличия от военного, сбитое течением или от неуменья править, так и ломит, или на нос, или на корму, того и гляди стукнется, повредит как-нибудь утлегарь, поломает реи — и не перечтешь, сколько наделает вреда
себе и другим.
Взглянешь около
себя и увидишь мачты, палубы, пушки, слышишь рев ветра, а невдалеке,
в красноречивом безмолвии, стоят красивые скалы: не раз содрогнешься за участь путешественников!.. Но я убедился, что читать и слушать рассказы об опасных странствиях гораздо страшнее, нежели испытывать последние. Говорят, и умирающему не так страшно умирать, как свидетелям смотреть на это.
В спорах о любви начинают примиряться; о дружбе еще не решили ничего определительного и, кажется, долго не решат, так что до некоторой степени каждому позволительно составить самому
себе идею и определение этого чувства.
Многие обрадовались бы видеть такой необыкновенный случай: праздничную сторону народа и столицы, но я ждал не того; я видел это у
себя; мне улыбался завтрашний, будничный день. Мне хотелось путешествовать не официально, не приехать и «осматривать», а жить и смотреть на все, не насилуя наблюдательности; не задавая
себе утомительных уроков осматривать ежедневно, с гидом
в руках, по стольку-то улиц, музеев, зданий, церквей. От такого путешествия остается
в голове хаос улиц, памятников, да и то ненадолго.
Воля ваша, как кто ни расположен только забавляться, а, бродя
в чужом городе и народе, не сможет отделаться от этих вопросов и закрыть глаза на то, чего не видал у
себя.
«Кто и где покупатели?» — спрашиваешь
себя, заглядывая и боясь войти
в эти мраморные, малахитовые, хрустальные и бронзовые чертоги, перед которыми вся шехеразада покажется детскою сказкой.
Они
в этом отношении и у
себя дома похожи на иностранцев, а иностранцы смотрят хозяевами.
Скучно покажется «универсально» образованному человеку разговаривать с ним
в гостиной; но, имея завод, пожелаешь выписать к
себе его самого или его произведение.
Этого я не видал: я не проникал
в семейства и знаю только понаслышке и по весьма немногим признакам, между прочим по тому, что англичанин, когда хочет познакомиться с вами покороче, оказать особенное внимание, зовет вас к
себе,
в свое святилище, обедать: больше уж он сделать не
в состоянии.
Вот тут я вспомнил все проведенные с вами двадцать четвертые декабря; живо
себе воображал, что у вас
в зале и светло, и тепло и что я бы теперь сидел там с тем, с другим, с той, другой…
Вам неловко, потому что нельзя же заставить
себя верить
в уклонения или
в местную истину, хотя она и оправдывается необходимостью.
Сколько благ сулил я
себе в вояже и сколько уж их не осуществилось!
Светский человек умеет поставить
себя в такое отношение с вами, как будто забывает о
себе и делает все для вас, всем жертвует вам, не делая
в самом деле и не жертвуя ничего, напротив, еще курит ваши же сигары, как барон мои.
В прогулках своих я пробовал было брать с
собою Фаддеева, чтоб отнести покупки домой, но раскаялся. Он никому спуску не давал, не уступал дороги.
Он просыпается по будильнику. Умывшись посредством машинки и надев вымытое паром белье, он садится к столу, кладет ноги
в назначенный для того ящик, обитый мехом, и готовит
себе, с помощью пара же,
в три секунды бифштекс или котлету и запивает чаем, потом принимается за газету. Это тоже удобство — одолеть лист «Times» или «Herald»: иначе он будет глух и нем целый день.
Мимоходом съел высиженного паром цыпленка, внес фунт стерлингов
в пользу бедных. После того, покойный сознанием, что он прожил день по всем удобствам, что видел много замечательного, что у него есть дюк и паровые цыплята, что он выгодно продал на бирже партию бумажных одеял, а
в парламенте свой голос, он садится обедать и, встав из-за стола не совсем твердо, вешает к шкафу и бюро неотпираемые замки, снимает с
себя машинкой сапоги, заводит будильник и ложится спать. Вся машина засыпает.
Вижу где-то далеко отсюда,
в просторной комнате, на трех перинах, глубоко спящего человека: он и обеими руками, и одеялом закрыл
себе голову, но мухи нашли свободные места, кучками уселись на щеке и на шее.
Этому чиновнику посылают еще сто рублей деньгами к Пасхе, столько-то раздать у
себя в деревне старым слугам, живущим на пенсии, а их много, да мужичкам, которые то ноги отморозили, ездивши по дрова, то обгорели, суша хлеб
в овине, кого
в дугу согнуло от какой-то лихой болести, так что спины не разогнет, у другого темная вода закрыла глаза.
Попался ему одеколон: он смотрел, смотрел, наконец налил
себе немного на руку. «Уксус», — решил он, сунув стклянку куда-то подальше
в угол.
Он напоминает
собою тех созданных Купером лиц, которые родились и воспитались на море или
в глухих лесах Америки и на которых природа, окружавшая их, положила неизгладимую печать.
Что там наверху?» — «Господи! как тепло, хорошо ходить-то по палубе: мы все сапоги сняли», — отвечал он с своим равнодушием, не спрашивая ни
себя, ни меня и никого другого об этом внезапном тепле
в январе, не делая никаких сближений, не задавая
себе задач…
Когда мы обогнули восточный берег острова и повернули к южному, нас ослепила великолепная и громадная картина, которая как будто поднималась из моря, заслонила
собой и небо, и океан, одна из тех картин, которые видишь
в панораме, на полотне, и не веришь, приписывая обольщению кисти.
Действительно, нет лучше плода: мягкий, нежный вкус, напоминающий сливочное мороженое и всю свежесть фрукта с тонким ароматом. Плод этот, когда поспеет, надо есть ложечкой. Если не ошибаюсь, по-испански он называется нона. Обед тянулся довольно долго, по-английски, и кончился тоже по-английски: хозяин сказал спич,
в котором изъявил удовольствие, что второй раз уже угощает далеких и редких гостей, желал счастливого возвращения и звал вторично к
себе.
Я просил других дать
себе знать, когда придем
в эти градусы.
Переход от качки и холода к покою и теплу был так ощутителен, что я с радости не читал и не писал, позволял
себе только мечтать — о чем? о Петербурге, о Москве, о вас? Нет, сознаюсь, мечты опережали корабль. Индия, Манила, Сандвичевы острова — все это вертелось у меня
в голове, как у пьяного неясные лица его собеседников.
Некоторые из негров бранились между
собой — и это вы знаете: попробуйте остановиться
в Москве или Петербурге, где продают сайки и калачи, и поторгуйте у одного: как все это закричит и завоюет!
От одной прогулки все измучились, изнурились; никто не был похож на
себя:
в поту,
в пыли, с раскрасневшимися и загорелыми лицами; но все как нельзя более довольные: всякий видел что-нибудь замечательное.
Встанешь утром, никуда не спеша, с полным равновесием
в силах души, с отличным здоровьем, с свежей головой и аппетитом, выльешь на
себя несколько ведер воды прямо из океана и гуляешь, пьешь чай, потом сядешь за работу.
«Десерта не будет, — заключил он почти про
себя, — Зеленый и барон по ночам все поели, так что
в воскресенье дам по апельсину да по два банана на человека».
Пусть живописцы найдут у
себя краски, пусть хоть назовут эти цвета, которыми угасающее солнце окрашивает небеса! Посмотрите: фиолетовая пелена покрыла небо и смешалась с пурпуром; прошло еще мгновение, и сквозь нее проступает темно-зеленый, яшмовый оттенок: он
в свою очередь овладел небом.
Очнувшись, со вздохом скажешь
себе: ах, если б всегда и везде такова была природа, так же горяча и так величаво и глубоко покойна! Если б такова была и жизнь!.. Ведь бури, бешеные страсти не норма природы и жизни, а только переходный момент, беспорядок и зло, процесс творчества, черная работа — для выделки спокойствия и счастия
в лаборатории природы…
Хотя наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней с лишком не видали мы берега. Самые бывалые и терпеливые из нас с гримасой смотрели на море, думая про
себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг на друга почти не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал, что подадут к обеду,
в котором часу тот или другой ляжет спать, даже нехотя заметишь, у кого сапог разорвался или панталоны выпачкались
в смоле.
«Что ты станешь там делать?» — «А вон на ту гору охота влезть!» Ступив на берег, мы попали
в толпу малайцев, негров и африканцев, как называют
себя белые, родившиеся
в Африке.
Только свинья так же неопрятна, как и у нас, и так же неистово чешет бок об угол, как будто хочет своротить весь дом, да кошка, сидя
в палисаднике, среди мирт, преусердно лижет лапу и потом мажет ею
себе голову. Мы прошли мимо домов, садов, по песчаной дороге, миновали крепость и вышли налево за город.
Нас предупреждали, чтоб мы не ходили
в полдень близ кустов: около этого времени выползают змеи греться на солнце, но мы не слушали, шевелили палками
в кустах, смело прокладывая
себе сквозь них дорогу.
Я никак не ожидал, чтоб Фаддеев способен был на какую-нибудь любезность, но, воротясь на фрегат, я нашел у
себя в каюте великолепный цветок: горный тюльпан, величиной с чайную чашку, с розовыми листьями и темным, коричневым мхом внутри, на длинном стебле. «Где ты взял?» — спросил я. «
В Африке, на горе достал», — отвечал он.
Впрочем, племя бушменов малочисленно; они гнездятся
в землянках, вырытых среди кустов, оттого и названы бушменами (куст по-голландски буш), они и между
собой живут не обществом, а посемейно, промышляют ловлей зверей, рыбы и воровством.
Они обе посмотрели на меня с полминуты, потом скрылись
в коридор; но Каролина успела обернуться и еще раз подарить меня улыбкой, а я пошел
в свой 8-й номер, держа поодаль от
себя свечу; там отдавало немного пустотой и сыростью.
Мы пошли по улицам, зашли
в контору нашего банкира, потом
в лавки. Кто покупал книги, кто заказывал
себе платье, обувь, разные вещи. Книжная торговля здесь довольно значительна; лавок много; главная из них, Робертсона, помещается на большой улице. Здесь есть своя самостоятельная литература. Я видел много периодических изданий, альманахов, стихи и прозу, карты и гравюры и купил некоторые изданные здесь сочинения собственно о Капской колонии.
В книжных лавках продаются и все письменные принадлежности.
«Неужели
в Индии англичане пьют так же много, как у
себя, и едят мясо, пряности?» — спросили мы. «О да, ужасно!
Вот вы видите, как теперь жарко; представьте, что
в Индии такая зима; про лето нечего и говорить; а наши,
в этот жар, с раннего утра отправятся на охоту: чем, вы думаете, они подкрепят
себя перед отъездом?
Между играющими обращал на
себя особенное внимание пожилой, невысокого роста человек, с проседью, одетый
в красную куртку,
в синие панталоны, без галстуха.
А этот молодой человек, — продолжал доктор, указывая на другого джентльмена, недурного
собой, с усиками, — замечателен тем, что он очень богат, а между тем служит
в военной службе, просто из страсти к приключениям».