Неточные совпадения
Ураса. — Станционный смотритель. — Ночлег на берегу
Лены. — Перевоз. — Якутск. — Сборы в
дорогу. — Меховое платье. — Русские миссионеры. — Перевод Св. Писания на якутский язык. — Якуты, тунгусы, карагаули, чукчи. — Чиновники, купцы. — Проводы.
Я не уехал ни на другой, ни на третий день.
Дорогой на болотах и на реке Мае, едучи верхом и в лодке, при легких утренних морозах, я простудил ноги. На третий день по приезде в Якутск они распухли. Доктор сказал, что водой по
Лене мне ехать нельзя, что надо подождать, пока пройдет опухоль.
К весне, в феврале и марте,
дорога по
Лене, говорят, очень хороша, укатана.
Сегодня я ночевал на Ноктуйской станции; это центр жительства золотоприискателей. Тут и
дорога получше, и все живее, потому что много проезжих.
Лена делается уже; в ином месте и версты нет, только здесь выдался плес, версты в две. Берега, крутые оба, сплошь покрыты лесом.
Но прочь романтизм, и лес тоже! Замечу только на случай, если вы поедете по этой
дороге, что лес этот находится между Крестовской и Поледуевской станциями. Но через лес не настоящая
дорога: по ней ездят, когда нет
дороги по
Лене, то есть когда выпадают глубокие снега, аршина на полтора, и когда проступает снизу, от тяжести снега, вода из-под льда, которую здесь называют черной водой.
Стали встречаться села с большими запасами хлеба, сена, лошади, рогатый скот, домашняя птица.
Дорога все —
Лена, чудесная, проторенная частой ездой между Иркутском, селами и приисками. «А что, смирны ли у вас лошади?» — спросишь на станции. «Чего не смирны? словно овцы: видите, запряжены, никто их не держит, а стоят». — «Как же так? а мне надо бы лошадей побойчее», — говорил я, сбивая их. «Лошадей тебе побойчее?» — «Ну да». — «Да эти-то ведь настоящие черти: их и не удержишь ничем». И оно действительно так.
Неточные совпадения
— Жни? — машинально повторила девушка и беспомощно оглянулась кругом. У
дороги опять шептала рожь, и томительная печаль, нависшая над всем этим пейзажем, казалось, получала свой особенный смысл и значение… Эти поля видели это…
Лена глубоко и тяжело вздохнула, как человек, который хочет проснуться от начинающегося кошмара.
Лена с интересом оглянулась на полосу пара. В городе ей надоели разговоры об этих березках, о том, имел или не имел права Смурыгин садить их по
дорогам, правильно ли поступило какое-то присутствие, отменив его распоряжение. Теперь все эти отвлеченные разговоры приняли осязательную форму: черная полоса, ряд срезанных березок, фигуры пахарей, с каким-то ожесточением выворачивающих неповинные деревца, и насмешливое злорадство в голосе ямщика.
Лето он жил работаючи, // Зиму не видел детей, // Ночи о нем помышляючи, // Я не смыкала очей. // Едет он, зябнет… а я-то, печальная, // Из волокнистого
льну, // Словно
дорога его чужедальная, // Долгую нитку тяну.
Так-с… Прием, они говорят, сейчас ничтожный. В деревнях мнут
лен, бездорожье… «Тут-то тебе грыжу и привезут, — бухнул суровый голос в мозгу, — потому что по бездорожью человек с насморком (нетрудная болезнь) не поедет, а грыжу притащат, будь покоен,
дорогой коллега доктор».
В деревнях по-прежнему мяли
лен,
дороги оставались непроезжими, и на приемах у меня бывало не больше пяти человек. Вечера были совершенно свободны, и я посвящал их разбору библиотеки, чтению учебников по хирургии и долгим одиноким чаепитиям у тихо поющего самовара.