Неточные совпадения
И
люди тоже, даже незнакомые, в
другое время недоступные, хуже судьбы, как будто сговорились уладить дело. Я был жертвой внутренней борьбы, волнений, почти изнемогал. «Куда это? Что я затеял?» И на лицах
других мне страшно было читать эти вопросы. Участие пугало меня. Я с тоской смотрел, как пустела моя квартира, как из нее понесли мебель, письменный стол, покойное кресло, диван. Покинуть все это, променять на что?
Раза три в год Финский залив и покрывающее его серое небо нарядятся в голубой цвет и млеют, любуясь
друг другом, и северный
человек, едучи из Петербурга в Петергоф, не насмотрится на редкое «чудо», ликует в непривычном зное, и все заликует: дерево, цветок и животное.
Оно и нелегко: если, сбираясь куда-нибудь на богомолье, в Киев или из деревни в Москву, путешественник не оберется суматохи, по десяти раз кидается в объятия родных и
друзей, закусывает, присаживается и т. п., то сделайте посылку, сколько понадобится времени, чтобы тронуться четыремстам
человек — в Японию.
Между тем наблюдал за
другими: вот молодой
человек, гардемарин, бледнеет, опускается на стул; глаза у него тускнеют, голова клонится на сторону.
Но, к удивлению и удовольствию моему, на длинном столе стоял всего один графин хереса, из которого
человека два выпили по рюмке,
другие и не заметили его.
Только и говорится о том, как корабль стукнулся о камень, повалился на бок, как рухнули мачты, палубы, как гибли сотнями
люди — одни раздавленные пушками,
другие утонули…
Я взглядом спросил кого-то: что это? «Англия», — отвечали мне. Я присоединился к толпе и молча, с
другими, стал пристально смотреть на скалы. От берега прямо к нам шла шлюпка; долго кувыркалась она в волнах, наконец пристала к борту. На палубе показался низенький, приземистый
человек в синей куртке, в синих панталонах. Это был лоцман, вызванный для провода фрегата по каналу.
Не лучше ли, когда порядочные
люди называют
друг друга просто Семеном Семеновичем или Васильем Васильевичем, не одолжив
друг друга ни разу, разве ненарочно, случайно, не ожидая ничего один от
другого, живут десятки лет, не неся тяжеcти уз, которые несет одолженный перед одолжившим, и, наслаждаясь
друг другом, если можно, бессознательно, если нельзя, то как можно менее заметно, как наслаждаются прекрасным небом, чудесным климатом в такой стране, где дает это природа без всякой платы, где этого нельзя ни дать нарочно, ни отнять?
Кроме торжественных обедов во дворце или у лорда-мэра и
других, на сто, двести и более
человек, то есть на весь мир, в обыкновенные дни подают на стол две-три перемены, куда входит почти все, что едят
люди повсюду.
Там гаснет огонь машины и зажигается
другой, огонь очага или камина; там англичанин перестает быть администратором, купцом, дипломатом и делается
человеком,
другом, любовником, нежным, откровенным, доверчивым, и как ревниво охраняет он свой алтарь!
Другой, с которым я чаще всего беседую, очень милый товарищ, тоже всегда ровный, никогда не выходящий из себя
человек; но его не так легко удовлетворить, как первого.
Сколько выдумок для этого, сколько потрачено гения изобретательности на машинки, пружинки, таблицы и
другие остроумные способы, чтоб
человеку было просто и хорошо жить!
Дурачество весело, когда
человек наивно дурачится, увлекаясь и увлекая
других; а когда он шутит над собой и над
другими по обычаю, с умыслом, тогда становится за него совестно и неловко.
«Смотрите, — говорили мы
друг другу, — уже нет ничего нашего, начиная с
человека; все
другое: и
человек, и платье его, и обычай».
На
других картинках представлена скачка с препятствиями: лошади вверх ногами,
люди по горло в воде.
Взгляд далеко обнимает пространство и ничего не встречает, кроме белоснежного песку, разноцветной и разнообразной травы да однообразных кустов, потом неизбежных гор, которые группами, беспорядочно стоят, как
люди, на огромной площади, то в кружок, то рядом, то лицом или спинами
друг к
другу.
Опять пошла такая же раздача: тому того, этому
другого, нашим молодым
людям всего.
Экипажи мчались изо всей мочи по улицам; быки медленно тащили тяжелые фуры с хлебом и
другою кладью, а иногда и с
людьми.
А этот молодой
человек, — продолжал доктор, указывая на
другого джентльмена, недурного собой, с усиками, — замечателен тем, что он очень богат, а между тем служит в военной службе, просто из страсти к приключениям».
Наконец и те, и
другие утомились: европейцы — потерей
людей, времени и денег, кафры теряли свои места, их оттесняли от их деревень, которые были выжигаемы, и потому обе стороны, в сентябре 1835 г., вступили в переговоры и заключили мир, вследствие которого кафры должны были возвратить весь угнанный ими скот и уступить белым значительный участок земли.
Одним, вероятно, благоприятствовали обстоятельства, и они приучились жить обществом, заниматься честными и полезными промыслами — словом, быть порядочными
людьми;
другие остаются в диком, почти в скотском состоянии, избегают даже
друг друга и ведут себя негодяями.
Потом оглянулись и заметили, что уже мы давно на дворе, что Вандик отпряг лошадей и перед нами стояли двое молодых
людей: сын Бена, белокурый, краснощекий молодой
человек, и
другой, пастор-миссионер.
Несколько
человек ощупью пошли по опушке леса, а
другие, в том числе и я, предпочли идти к китайцу пить чай.
Едешь как будто среди неизмеримых возделанных садов и парков всесветного богача. Страстное, горячее дыхание солнца вечно охраняет эти места от холода и непогоды, а
другой деятель, могучая влага, умеряет силу солнца, питает почву, родит нежные плоды и… убивает
человека испарениями.
Я на родине ядовитых перцев, пряных кореньев, слонов, тигров, змей, в стране бритых и бородатых
людей, из которых одни не ведают шапок,
другие носят кучу ткани на голове: одни вечно гомозятся за работой, c молотом, с ломом, с иглой, с резцом;
другие едва дают себе труд съесть горсть рису и переменить место в целый день; третьи, объявив вражду всякому порядку и труду, на легких проа отважно рыщут по морям и насильственно собирают дань с промышленных мореходцев.
Их было
человек пять; одни полуголые,
другие неопрятно одетые.
Всех европейцев здесь до четырехсот
человек, китайцев сорок, индийцев, малайцев и
других азиатских племен до двадцати тысяч: это на всем острове.
Какую роль играет этот орех здесь, в тропических широтах! Его едят и
люди, и животные; сок его пьют; из ядра делают масло, составляющее одну из главных статей торговли в Китае, на Сандвичевых островах и в многих
других местах; из древесины строят домы, листьями кроют их, из чашек ореха делают посуду.
Сингапур — один из всемирных рынков, куда пока еще стекается все, что нужно и не нужно, что полезно и вредно
человеку. Здесь необходимые ткани и хлеб, отрава и целебные травы. Немцы, французы, англичане, американцы, армяне, персияне, индусы, китайцы — все приехало продать и купить:
других потребностей и целей здесь нет. Роскошь посылает сюда за тонкими ядами и пряностями, а комфорт шлет платье, белье, кожи, вино, заводит дороги, домы, прорубается в глушь…
Чему верить? и тому и
другому: что богдыханские сады устроены грандиознее и шире
других — это понятно; что у частных
людей это сжато, измельчено — тоже понятно.
Наконец, миль за полтораста, вдруг дунуло, и я на
другой день услыхал обыкновенный шум и суматоху. Доставали канат. Все толпились наверху встречать новый берег. Каюта моя, во время моей болезни, обыкновенно полнехонька была посетителей: в ней можно было поместиться троим, а придет
человек семь; в это же утро никого: все глазели наверху. Только барон Крюднер забежал на минуту.
Я думал, что исполнится наконец и эта моя мечта — увидеть необитаемый остров; но напрасно: и здесь живут
люди, конечно всего
человек тридцать разного рода Робинзонов, из беглых матросов и отставных пиратов, из которых один до сих пор носит на руке какие-то выжженные порохом знаки прежнего своего достоинства. Они разводят ям, сладкий картофель, таро, ананасы, арбузы. У них есть свиньи, куры, утки. На
другом острове они держат коров и быков, потому что на Пиле скот портит деревья.
Но один потерпел при выходе какое-то повреждение, воротился и получил помощь от жителей: он был так тронут этим, что, на прощанье, съехал с
людьми на берег, поколотил и обобрал поселенцев. У одного забрал всех кур, уток и тринадцатилетнюю дочь, у
другого отнял свиней и жену, у старика же Севри, сверх того, две тысячи долларов — и ушел. Но прибывший вслед за тем английский военный корабль дал об этом знать на Сандвичевы острова и в Сан-Франциско, и преступник был схвачен, с судном, где-то в Новой Зеландии.
Я пошел проведать Фаддеева. Что за картина! в нижней палубе сидело, в самом деле,
человек сорок: иные покрыты были простыней с головы до ног, а
другие и без этого. Особенно один уже пожилой матрос возбудил мое сострадание. Он морщился и сидел голый, опершись руками и головой на бочонок, служивший ему столом.
Позвали обедать. Один столик был накрыт особо, потому что не все уместились на полу; а всех было
человек двадцать. Хозяин, то есть распорядитель обеда, уступил мне свое место. В
другое время я бы поцеремонился; но дойти и от палатки до палатки было так жарко, что я измучился и сел на уступленное место — и в то же мгновение вскочил: уж не то что жарко, а просто горячо сидеть. Мое седалище состояло из десятков двух кирпичей, служивших каменкой в бане: они лежали на солнце и накалились.
Солнце уж было низко на горизонте, когда я проснулся и вышел.
Люди бродили по лесу, лежали и сидели группами; одни готовили невод,
другие купались. Никогда скромный Бонин-Cима не видал такой суматохи на своих пустынных берегах!
Но с странным чувством смотрю я на эти игриво-созданные, смеющиеся берега: неприятно видеть этот сон, отсутствие движения.
Люди появляются редко; животных не видать; я только раз слышал собачий лай. Нет людской суеты; мало признаков жизни. Кроме караульных лодок
другие робко и торопливо скользят у берегов с двумя-тремя голыми гребцами, с слюнявым мальчишкой или остроглазой девчонкой.
Вон и
другие тоже скучают: Савич не знает, будет ли уголь, позволят ли рубить дрова, пустят ли на берег освежиться
людям? Барон насупился, думая, удастся ли ему… хоть увидеть женщин. Он уж глазел на все японские лодки, ища между этими голыми телами не такое красное и жесткое, как у гребцов. Косы и кофты мужчин вводили его иногда в печальное заблуждение…
Японцы тихо, с улыбкой удовольствия и удивления, сообщали
друг другу замечания на своем звучном языке. Некоторые из них, и особенно один из переводчиков, Нарабайоси 2-й (их два брата, двоюродные, иначе гейстра), молодой
человек лет 25-ти, говорящий немного по-английски, со вздохом сознался, что все виденное у нас приводит его в восторг, что он хотел бы быть европейцем, русским, путешествовать и заглянуть куда-нибудь, хоть бы на Бонинсима…
Мы в крошечной каюте сидели чуть не на коленях
друг у
друга, а всего шесть
человек, четверо остались наверху.
Между прочим, он сказал, что вместе с этой шкуной выстроена была и
другая, точно такая же, ее «sistership», как он выразился, но что та погибла в океане, и с
людьми.
На стене, облепив ее как мухи, горланила
другая тысяча
человек, инсургентов.
Надо было прибрать подарок
другому губернатору, оппер-баниосам, двум старшим и всем младшим переводчикам, всего
человекам двадцати.
Накрыли столы. Для полномочных и церемониймейстера в гостиной адмиральской каюты. За
другим столом сидел адмирал и трое нас. В столовой посадили одиннадцать
человек свиты полномочных и еще десять
человек в кают-компании. Для караула отведено было место в батарейной палубе.
Тронет, и уж тронула. Американцы, или
люди Соединенных Штатов, как их называют японцы, за два дня до нас ушли отсюда, оставив здесь больных матросов да двух офицеров, а с ними бумагу, в которой уведомляют суда
других наций, что они взяли эти острова под свое покровительство против ига японцев, на которых имеют какую-то претензию, и потому просят
других не распоряжаться. Они выстроили и сарай для склада каменного угля, и после этого
человек Соединенных Штатов, коммодор Перри, отплыл в Японию.
Дорога пошла в гору. Жарко. Мы сняли пальто: наши узкие костюмы, из сукна и
других плотных материй, просто невозможны в этих климатах. Каков жар должен быть летом! Хорошо еще, что ветер с моря приносит со всех сторон постоянно прохладу! А всего в 26-м градусе широты лежат эти благословенные острова. Как не взять их под покровительство?
Люди Соединенных Штатов совершенно правы, с своей стороны.
Но все готово: у одних дверей стоит религия, с крестом и лучами света, и кротко ждет пробуждения младенцев; у
других — «
люди Соединенных Штатов» с бумажными и шерстяными тканями, ружьями, пушками и прочими орудиями новейшей цивилизации…
На
другой день, 2-го февраля, мы только собрались было на берег, как явился к нам английский миссионер Беттельгейм, худощавый
человек, с еврейской физиономией, не с бледным, а с выцветшим лицом, с руками, похожими немного на птичьи когти; большой говорун.
Сегодня мы ушли и вот качаемся теперь в Тихом океане; но если б и остались здесь, едва ли бы я собрался на берег. Одна природа да животная, хотя и своеобразная, жизнь, не наполнят
человека, не поглотят внимания: остается большая пустота. Для того даже, чтобы испытывать глубже новое, не похожее ни на что свое, нужно, чтоб тут же рядом, для сравнения, была параллель
другой, развитой жизни.
Француженка, в виде украшения, прибавила к этим практическим сведениям, что в Маниле всего
человек шесть французов да очень мало американских и английских негоциантов, а то все испанцы; что они все спят да едят; что сама она католичка, но терпит и
другие религии, даже лютеранскую, и что хотела бы очень побывать в испанских монастырях, но туда женщин не пускают, — и при этом вздохнула из глубины души.