Неточные совпадения
«Гостиницы отличные, — отвечают ему, — на Сандвичевых островах найдете
все: немецкую колонию, французские отели, английский портер —
все,
кроме — диких».
Кроме торжественных обедов во дворце или у лорда-мэра и других, на сто, двести и более человек, то есть на
весь мир, в обыкновенные дни подают на стол две-три перемены, куда входит почти
все, что едят люди повсюду.
Все спешат, бегут: беззаботных и ленивых фигур,
кроме моей, нет.
Механик, инженер не побоится упрека в незнании политической экономии: он никогда не прочел ни одной книги по этой части; не заговаривайте с ним и о естественных науках, ни о чем,
кроме инженерной части, — он покажется так жалко ограничен… а между тем под этою ограниченностью кроется иногда огромный талант и всегда сильный ум, но ум,
весь ушедший в механику.
Скучное дело качка;
все недовольны; нельзя как следует читать, писать, спать; видны также бледные, страдальческие лица. Порядок дня и ночи нарушен,
кроме собственно морского порядка, который, напротив, усугублен. Но зато обед, ужин и чай становятся как будто посторонним делом. Занятия, беседы нет… Просто нет житья!
С этим же равнодушием он, то есть Фаддеев, — а этих Фаддеевых легион — смотрит и на новый прекрасный берег, и на невиданное им дерево, человека — словом,
все отскакивает от этого спокойствия,
кроме одного ничем не сокрушимого стремления к своему долгу — к работе, к смерти, если нужно.
Я не обогнул еще и четверти, а между тем мне захотелось уже побеседовать с вами на необъятной дали, среди волн, на рубеже Атлантического, Южнополярного и Индийского морей, когда вокруг
все спит,
кроме вахтенного офицера, меня и океана.
Тут еще дали кому кофе, кому чаю и записали на каждого за
все съеденное и выпитое,
кроме вина, по четыре шиллинга: это за обед.
Они опустошили
всю нынешнюю провинцию Альбани,
кроме самого Гремстоуна, часть Винтерберга до моря,
всего пространство на 100 миль в длину и около 80 в ширину, избегая, однако же, открытого и общего столкновения с неприятелем.
Не сживаюсь я с этими противоположностями:
все мне кажется, что теперь весна, а здесь готовятся к зиме, то есть к дождям и ветрам, говорят, что фрукты отошли,
кроме винограда,
все.
Все эти караваны богомольцев напоминали немного таборы наших цыган, с тою только
Кроме малайцев попадались готтентоты и негры.
Нам, однако ж, предложили ужин и фрукты, и даже взгляды мулатки,
все,
кроме ночлега.
Китайцы светлее индийцев, которые
все темно-шоколадного цвета, тогда как те просто смуглы; у них тело почти как у нас, только глаза и волосы совершенно черные. Они тоже ходят полуголые. У многих старческие физиономии, бритые головы,
кроме затылка, от которого тянется длинная коса, болтаясь в ногах. Морщины и отсутствие усов и бороды делают их чрезвычайно похожими на старух. Ничего мужественного, бодрого. Лица точно вылиты одно в другое.
Куст этот, по объяснению хозяина, растет так сильно, что если ему дать волю, то года через два им покроется
весь сад, и между тем,
кроме воды, ему никакой почвы не нужно.
Мы зашли в лавку с фруктами, лежавшими грудами.
Кроме ананасов и маленьких апельсинов, называемых мандаринами,
все остальные были нам неизвестны. Ананасы издавали свой пронзительный аромат, а от продавца несло чесноком, да тут же рядом, из лавки с съестными припасами, примешивался запах почти трупа от развешенных на солнце мяс, лежащей кучами рыбы, внутренностей животных и еще каких-то предметов, которые не хотелось разглядывать.
Побольше остров называется Пиль, а порт, как я сказал, Ллойд. Острова Бонин-Cима стали известны с 1829 года. Из путешественников здесь были: Бичи, из наших капитан Литке и, кажется, недавно Вонлярлярский,
кроме того, многие неизвестные свету англичане и американцы. Теперь сюда беспрестанно заходят китоловные суда разных наций,
всего более американские. Бонин-Cима по-китайски или по-японски значит Безлюдные острова.
Маленькие бухты, хижины, батареи, кусты, густо росшие по окраинам скал, как исполинские букеты, вдруг озарились —
все было картина, поэзия,
все,
кроме батарей и японцев.
Сегодня встаем утром: теплее вчерашнего; идем на фордевинд, то есть ветер дует прямо с кормы; ходу пять узлов и ветер умеренный. «Свистать
всех наверх — на якорь становиться!» — слышу давеча и бегу на ют. Вот мы и на якоре. Но что за безотрадные скалы! какие дикие места! ни кустика нет. Говорят, есть деревня тут: да где же? не видать ничего,
кроме скал.
Все убрали,
кроме вина, и поставили десерт:
все то же, что и в трактире, то есть гранаты, сухие фиги, или жужубы, орехи, мандарины, пампль-мусс и, наконец, те маленькие апельсины или померанцы, которые я так неудачно попробовал на базаре.
Наконец, адмиральский катер: на нем
кроме самого адмирала помещались командиры со
всех четырех судов: И. С. Унковский, капитан-лейтенанты Римский-Корсаков, Назимов и Фуругельм; лейтенант барон Крюднер, переводчик с китайского языка О. А. Гошкевич и ваш покорнейший слуга.
Зачем употреблять вам
все руки на возделывание риса? употребите их на добывание металлов, а рису вам привезут с Зондских островов — и вы будете богаче…» — «Да, — прервал Кавадзи, вдруг подняв свои широкие веки, — хорошо, если б иностранцы возили рыбу, стекло да рис и тому подобные необходимые предметы; а как они будут возить вон этакие часы, какие вы вчера подарили мне, на которые у нас глаза разбежались, так ведь японцы вам отдадут последнее…» А ему подарили прекрасные столовые астрономические часы, где
кроме обыкновенного циферблата обозначены перемены луны и вставлены два термометра.
Они усердно утешали нас тем, что теперь время сьесты, —
все спят, оттого никто по улицам,
кроме простого народа, не ходит, а простой народ ни по-французски, ни по-английски не говорит, но зато говорит по-испански, по-китайски и по-португальски, что, перед сьестой и после сьесты, по улицам,
кроме простого народа, опять-таки никто не ходит, а непростой народ
все ездит в экипажах и говорит только по-испански.
Между этими стройными женскими фигурами толкались
кроме тагалов китайцы в своих кофтах, с длинною, путавшеюся в ногах косою, или пробирались монахи. И мужчины, и женщины почти
все курили сигары.
В фонде уж опять накрыт длинный стол, опять заставили его двадцатью блюдами,
все почти теми же, что и за обедом,
кроме супа.
Она тонка и гладка, как лист атласной почтовой бумаги, — на голове не слыхать — и плотна, солнце не пропекает через нее; между тем ее ни на ком не увидишь,
кроме тагалов да ремесленников, потому что шляпы эти — свое, туземное изделье и стоит
всего доллар, много полтора.
А провожатый мой
все шептал мне, отворотясь в сторону, что надо прийти «прямо и просто», а куда —
все не говорил, прибавил только свое: «Je vous parle franchement, vous comprenez?» — «Да не надо ли подарить кого-нибудь?» — сказал я ему наконец, выведенный из терпения. «Non, non, — сильно заговорил он, — но вы знаете сами, злоупотребления, строгости… но это ничего; вы можете
все достать… вас принимал у себя губернатор — оно так, я видел вас там; но все-таки надо прийти… просто: vous comprenez?» — «Я приду сюда вечером, — сказал я решительно, устав слушать эту болтовню, — и надеюсь найти сигары
всех сортов…» — «
Кроме первого сорта гаванской свертки», — прибавил чиновник и сказал что-то тагалу по-испански…
И все-таки не останешься жить в Маниле,
все захочешь на север, пусть там,
кроме снега, не приснится ничего! Не нашим нервам выносить эти жаркие ласки и могучие излияния сил здешней природы.
В ручейке были раковины, камешки, кораллы —
все,
кроме воды.
И простой и непростой народ —
все были одеты в белые бумажные, или травяные (grasscloth), широкие халаты, под которыми надеты были другие, заменявшие белье;
кроме того, на
всех надето было что-то вроде шаровар из тех же материй, как халаты, у высших белые и чистые, а у низших белые, но грязные.
Да спросите у нас, в степи где-нибудь, любого мужика, много ли он знает об англичанах, испанцах или итальянцах? не мешает ли он их под общим именем немцев, как корейцы мешают
все народы,
кроме китайцев и японцев, под именем варваров?
Но я подарил их Тимофею, который сильно занят приспособлением к седлу мешка с чайниками, кастрюлями, вообще необходимыми принадлежностями своего ремесла, и,
кроме того, зонтика, на который более
всего обращена его внимательность. Кучер Иван Григорьев во
все пытливо вглядывался. «Оно ничего: можно и верхом ехать, надо только, чтоб
все заведение было в порядке», — говорит он с важностью авторитета. Ванюшка прилаживает себе какую-то щегольскую уздечку и всякий день
все уже и уже стягивается кожаным ремнем.
Тунгусы — охотники, оленные промышленники и ямщики. Они возят зимой на оленях, но, говорят, эта езда вовсе не так приятна, как на Неве, где какой-то выходец из Архангельска катал публику: издали
все ведь кажется или хуже, или лучше, но во всяком случае иначе, нежели вблизи. А здесь езда на оленях даже опасна, потому что Мая становится неровно, с полыньями, да,
кроме того, олени падают во множестве, не выдерживая гоньбы.
Кроме остановок, происходящих от глубоких снегов и малосильных лошадей, бывает, что разольются горные речки, болота наводнятся и проезжему приходится иногда по пояс идти в воде. «Что ж проезжие?» — спросил я якута, который мне это рассказывал. «Сердятся», — говорит. Но это опять
все природные препятствия, против которых принимаются, как я сказал, деятельные меры.
По Лене живут
все русские поселенцы и,
кроме того, много якутов: оттого
все русские и здесь говорят по-якутски, даже между собою.
Все их сношения ограничиваются якутами да редкими проезжими. Летом они занимаются хлебопашеством, сеют рожь и ячмень, больше для своего употребления, потому что сбывать некуда. Те, которые живут выше по Лене, могут сплавлять свои избытки по реке на золотые прииски, находящиеся между городами Киренском и Олекмой.
Витима — слобода, с церковью Преображения, с сотней жителей, с приходским училищем, и ямщики почти
все грамотные.
Кроме извоза они промышляют ловлей зайцев, и тулупы у
всех заячьи, как у нас бараньи. Они сеют хлеб. От Витимы еще около четырехсот верст до Киренска, уездного города, да оттуда девятьсот шестьдесят верст до Иркутска. Теперь пост, и в Витиме толпа постников, окружавшая мою повозку, утащила у меня три рыбы, два омуля и стерлядь, а до рябчиков и другого скоромного не дотронулись: грех!
Японская экспедиция была тут почти
вся в сборе, в лице главных ее представителей,
кроме бывшего командира «Паллады» (теперь вице-адмирала и сенатора И. С. Унковского), и я в этом, знакомом мне, кругу стал как будто опять плавателем и секретарем адмирала.
Зато какие награды! Дальнее плавание населит память, воображение прекрасными картинами, занимательными эпизодами, обогатит ум наглядным знанием
всего того, что знаешь по слуху, — и,
кроме того, введет плавателя в тесное, почти семейное сближение с целым кругом моряков, отличных, своебразных людей и товарищей.