Неточные совпадения
Вам хочется знать, как я вдруг из своей покойной комнаты, которую оставлял только в случае крайней надобности и всегда с сожалением, перешел
на зыбкое лоно морей, как, избалованнейший из всех вас городскою жизнию, обычною суетой дня и мирным спокойствием
ночи, я вдруг, в один день, в один час, должен был ниспровергнуть этот порядок и ринуться в беспорядок жизни моряка?
Хотя я и беспечно отвечал
на все, частию трогательные, частию смешные, предостережения друзей, но страх нередко и днем и
ночью рисовал мне призраки бед.
День и
ночь на корабле бдительно следят за состоянием погоды.
Там все принесено в жертву экономии; от этого людей
на них мало, рулевой большею частию один: нельзя понадеяться, что
ночью он не задремлет над колесом и не прозевает встречных огней.
Между двух холмов лепилась куча домов, которые то скрывались, то появлялись из-за бахромы набегавших
на берег бурунов: к вершинам холмов прилипло облако тумана. «Что это такое?» — спросил я лоцмана. «Dover», — каркнул он. Я оглянулся налево: там рисовался неясно сизый, неровный и крутой берег Франции.
Ночью мы бросили якорь
на Спитгедском рейде, между островом Вайтом и крепостными стенами Портсмута.
— И точно я рад: теперь
на карту хоть не гляди, по
ночам можно спать: камней, банок, берегов — долго не дождемся».
Там рядом с обыкновенным, природным днем является какой-то другой, искусственный, называемый
на берегу
ночью, а тут полный забот, работ, возни.
22 января Л. А. Попов, штурманский офицер, за утренним чаем сказал: «Поздравляю: сегодня в восьмом часу мы пересекли Северный тропик». — «А я
ночью озяб», — заметил я. «Как так?» — «Так, взял да и озяб: видно, кто-нибудь из нас охладел, или я, или тропики. Я лежал легко одетый под самым люком, а «ночной зефир струил эфир» прямо
на меня».
Нужно ли вам поэзии, ярких особенностей природы — не ходите за ними под тропики: рисуйте небо везде, где его увидите, рисуйте с торцовой мостовой Невского проспекта, когда солнце, излив огонь и блеск
на крыши домов, протечет чрез Аничков и Полицейский мосты, медленно опустится за Чекуши; когда небо как будто задумается
ночью, побледнеет
на минуту и вдруг вспыхнет опять, как задумывается и человек, ища мысли: по лицу
на мгновенье разольется туман, и потом внезапно озарится оно отысканной мыслью.
«Опять кто-то бананы поел! — воскликнул он в негодовании, — верно, Зеленый, он сегодня
ночью на вахте стоял».
Опять пошли по узлу, по полтора, иногда совсем не шли. Сначала мы не тревожились, ожидая, что не сегодня, так завтра задует поживее; но проходили дни,
ночи, паруса висели, фрегат только качался почти
на одном месте, иногда довольно сильно, от крупной зыби, предвещавшей, по-видимому, ветер. Но это только слабое и отдаленное дуновение где-то, в счастливом месте, пронесшегося ветра. Появлявшиеся
на горизонте тучки, казалось, несли дождь и перемену: дождь точно лил потоками, непрерывный, а ветра не было.
Рассчитывали
на дующие около того времени вестовые ветры, но и это ожидание не оправдалось. В воздухе мертвая тишина, нарушаемая только хлопаньем грота.
Ночью с 21
на 22 февраля я от жара ушел спать в кают-компанию и лег
на диване под открытым люком. Меня разбудил неистовый топот, вроде трепака, свист и крики.
На лицо упало несколько брызг. «Шквал! — говорят, — ну, теперь задует!» Ничего не бывало, шквал прошел, и фрегат опять задремал в штиле.
«Десерта не будет, — заключил он почти про себя, — Зеленый и барон по
ночам все поели, так что в воскресенье дам по апельсину да по два банана
на человека».
Тепло, как будто у этой
ночи есть свое темное, невидимо греющее солнце; тихо, покойно и таинственно; листья
на деревьях не колышутся.
Тишина и теплота
ночи были невыразимо приятны: ни ветерка, ни облачка; звезды так и глазели с неба, сильно мигая;
на балконах везде люди и говор.
Когда мы стали жаловаться
на дорогу, Вандик улыбнулся и, указывая бичом
на ученую партию, кротко молвил: «А капитан хотел вчера ехать по этой дороге
ночью!» Ручейки, ничтожные накануне, раздулись так, что лошади шли по брюхо в воде.
— «Нет, не поймаешь, хотя их тут много прячется по
ночам, — сказал хозяин с досадой, грозя
на поля и огороды, — они, с закатом солнечным, выползают из своих нор и делают беспорядки».
Я сел
на балкон и любовался темной и теплой
ночью, дышал и не надышался безмятежным, чистым воздухом.
Но как
на мое покойное и сухое место давно уж было три или четыре кандидата, то я и хотел досидеть тут до
ночи; но не удалось.
Каждую
ночь,
на горизонте, во всех углах, играла яркая зарница.
Под этим небом, в этом воздухе носятся фантастические призраки; под крыльями таких
ночей только снятся жаркие сны и необузданные поэтические грезы о нисхождении Брамы
на землю, о жаркой любви богов к смертным — все эти страстные образы, в которых воплотилось чудовищное плодородие здешней природы.
Начиная с Зондского пролива, мы все наслаждались такими
ночами. Небо как книга здесь, которую не устанешь читать: она здесь открытее и яснее, как будто само небо ближе к земле. Мы с бароном Крюднером подолгу стояли
на вахтенной скамье, любуясь по
ночам звездами, ярко игравшей зарницей и особенно метеорами, которые, блестя бенгальскими огнями, нередко бороздили небо во всех направлениях.
Возвращение
на фрегат было самое приятное время в прогулке: было совершенно прохладно;
ночь тиха; кругом,
на чистом горизонте, резко отделялись черные силуэты пиков и лесов и ярко блистала зарница — вечное украшение небес в здешних местах. Прямо
на голову текли лучи звезд, как серебряные нити. Но вода была лучше всего: весла с каждым ударом черпали чистейшее серебро, которое каскадом сыпалось и разбегалось искрами далеко вокруг шлюпки.
Ужели это то солнце, которое светит у нас? Я вспомнил косвенные, бледные лучи, потухающие
на березах и соснах, остывшие с последним лучом нивы, влажный пар засыпающих полей, бледный след заката
на небе, борьбу дремоты с дрожью в сумерки и мертвый сон в
ночи усталого человека — и мне вдруг захотелось туда, в ту милую страну, где… похолоднее.
В начале июня мы оставили Сингапур. Недели было чересчур много, чтоб познакомиться с этим местом. Если б мы еще остались день, то не знали бы, что делать от скуки и жара. Нет, Индия не по нас! И англичане бегут из нее, при первом удобном случае, спасаться от климата
на мыс Доброй Надежды, в порт Джаксон — словом, дальше от экватора, от этих палящих дней, от беспрохладных
ночей, от мест, где нельзя безнаказанно есть и пить, как едят и пьют англичане.
Боже сохрани, застанет непогода!» Представьте себе этот вой ветра, только в десять, в двадцать раз сильнее, и не в поле, а в море, — и вы получите слабое понятие о том, что мы испытывали в
ночи с 8-го
на 9-е и все 9-е число июля, выходя из Китайского моря в Тихий океан.
Но вот мы вышли в Великий океан. Мы были в 21˚ северной широты: жарко до духоты. Работать днем не было возможности. Утомишься от жара и заснешь после обеда, чтоб выиграть поболее времени
ночью. Так сделал я 8-го числа, и спал долго, часа три, как будто предчувствуя беспокойную
ночь. Капитан подшучивал надо мной, глядя, как я проснусь, посмотрю сонными глазами вокруг и перелягу
на другой диван, ища прохлады. «Вы то
на правый, то
на левый галс ложитесь!» — говорил он.
Решились не допустить мачту упасть и в помощь ослабевшим вантам «заложили сейтали» (веревки с блоками). Работа кипела, несмотря
на то, что уж наступила
ночь. Успокоились не прежде, как кончив ее.
На другой день стали вытягивать самые ванты. К счастию, погода стихла и дала исполнить это, по возможности, хорошо. Сегодня мачта почти стоит твердо; но
на всякий случай заносят пару лишних вант, чтоб новый крепкий ветер не застал врасплох.
Я еще из каюты
ночью слышал, когда все утихло
на фрегате, шум будто водяной мельницы.
Положили было
ночью сниматься с якоря, да ветер был противный.
На другой день тоже. Наконец 4-го августа, часа в четыре утра, я, проснувшись, услышал шум, голоса, свистки и заснул опять. А часов в семь ко мне лукаво заглянул в каюту дед.
2-го сентября,
ночью часа в два, задул жесточайший ветер: порывы с гор, из ущелий, были страшные. В три часа
ночи, несмотря
на луну, ничего не стало видно, только блистала неяркая молния, но без грома, или его не слыхать было за ветром.
Часов в семь утра мгновенно стихло, наступила отличная погода. Следующая и вчерашняя
ночи были так хороши, что не уступали тропическим. Какие нежные тоны — сначала розового, потом фиолетового, вечернего неба! какая грациозная, игривая группировка облаков! Луна бела, прозрачна, и какой мягкий свет льет она
на все!
Весь день и вчера всю
ночь писали бумаги в Петербург; не до посетителей было, между тем они приезжали опять предложить нам стать
на внутренний рейд. Им сказано, что хотим стать дальше, нежели они указали. Они поехали предупредить губернатора и завтра хотели быть с ответом. О береге все еще ни слова: выжидают, не уйдем ли. Вероятно, губернатору велено не отводить места, пока в Едо не прочтут письма из России и не узнают, в чем дело, в надежде, что, может быть, и
на берег выходить не понадобится.
Вчера привезли свежей и отличной рыбы, похожей
на форель, и огромной. Одной стало
на тридцать человек, и десятка три пронсов (раков, вроде шримсов, только большего размера), превкусных. Погода как летняя, в полдень 17 градусов в тени, но по
ночам холодно.
«Да ты смотри не напейся холодного после работы, — говорю я шутя, — или
на сырости не ложись
ночью».
Во-первых, с 20-го
на 21-е,
ночью была жестокая гроза.
Давно ли мы жаловались
на жар? давно ли нельзя было есть мяса, выпить рюмки вина? А теперь, хоть и совестно, а приходится жаловаться
на холод! Погода ясная,
ночи лунные, NO муссон дует с резким холодком. Опять всем захотелось
на юг, все бредят Манилой.
Ночь была лунная. Я смотрел
на Пассиг, который тек в нескольких саженях от балкона,
на темные силуэты монастырей,
на чуть-чуть качающиеся суда, слушал звуки долетавшей какой-то музыки, кажется арфы, только не фортепьян, и женский голос. Глядя
на все окружающее, не умеешь представить себе, как хмурится это небо, как бледнеют и пропадают эти краски, как природа расстается с своим праздничным убором.
И природа наша так же: в палящем дне
на севере вы уже чувствуете удушливое дыхание земли, предвещающее к
ночи грозу, потоки дождя и перемену надолго.
Вчера, с 9-го
на 10-е
ночью, течением отнесло нас
на 35 миль в сутки, против счисления к норду, несмотря
на то, что накануне была хорошая обсервация, и мы очутились выше Батана.
К счастью, ветер скоро вынес нас
на чистое место, но войти мы не успели и держались опять
ночь в открытом море; а надеялись было стать
на якорь, выкупаться и лечь спать.
«
Ночью спокоя не дают, ваше высокоблагородие, — сказал матрос, ночевавший
на берегу, — забьются под шалаш и кричат изо всей мочи».
Непогода и
ночь захватили их далеко в море, и они стаей долго кружились около фрегата, каждый раз все ближе и ближе, наконец сели, обессиленные,
на палубу, в шлюпки,
на снастях.
Штиль, погода прекрасная: ясно и тепло; мы лавируем под берегом. Наши
на Гото пеленгуют берега. Вдали видны японские лодки;
на берегах никакой растительности. Множество красной икры, точно толченый кирпич, пятнами покрывает в разных местах море. Икра эта сияет по
ночам нестерпимым фосфорическим блеском. Вчера свет так был силен, что из-под судна как будто вырывалось пламя; даже
на парусах отражалось зарево; сзади кормы стелется широкая огненная улица; кругом темно; невстревоженная вода не светится.
По временам мы видим берег, вдоль которого идем к северу, потом опять туман скроет его. По
ночам иногда слышится визг: кто говорит — сивучата пищат, кто — тюлени. Похоже
на последнее, если только тюлени могут пищать, похоже потому, что днем иногда они целыми стаями играют у фрегата, выставляя свои головы, гоняясь точно взапуски между собою. Во всяком случае, это водяные, как и сигнальщик Феодоров полагает.
Так когда и мы все перебрались
на шкуну, рассовали кое-куда багаж, когда разошлись по углам, особенно улеглись
ночью спать, то хоть бы и еще взять народу и вещей. Это та же история, что с чемоданом: не верится, чтоб вошло все приготовленное количество вещей, а потом окажется, что можно как-нибудь сунуть и то, втиснуть другое, третье.
Но обед и ужин не обеспечивали нам крова
на приближавшийся вечер и
ночь. Мы пошли заглядывать в строения: в одном лавка с товарами, но запертая. Здесь еще пока такой порядок торговли, что покупатель отыщет купца, тот отопрет лавку, отмеряет или отрежет товар и потом запрет лавку опять. В другом здании кто-то помещается: есть и постель, и домашние принадлежности, даже тараканы, но нет печей. Третий, четвертый домы битком набиты или обитателями местечка, или опередившими нас товарищами.
Мы отлично уснули и отдохнули. Можно бы ехать и
ночью, но не было готового хлеба, надо ждать до утра, иначе нам, в числе семи человек, трудно будет продовольствоваться по станциям
на берегах Маи. Теперь предстоит ехать шестьсот верст рекой, а потом опять сто восемьдесят верст верхом по болотам. Есть и почтовые тарантасы, но все предпочитают ехать верхом по этой дороге, а потом до Якутска
на колесах, всего тысячу верст. Всего!
Река, чем ниже, тем глубже, однако мы садились раза два
на мель:
ночью я слышал смутно шум, возню; якуты бросаются в воду и тащат лодку.
Когда я вышел сегодня из юрты садиться
на лошадь, все было покрыто выпавшим
ночью снегом.