Неточные совпадения
Я видел его
на песках Африки, следящего за
работой негров,
на плантациях Индии и Китая, среди тюков чаю, взглядом и словом,
на своем родном языке, повелевающего народами, кораблями, пушками, двигающего необъятными естественными силами природы…
Поезжайте летом
на кронштадтский рейд,
на любой военный корабль, адресуйтесь к командиру, или старшему, или, наконец, к вахтенному (караульному) офицеру с просьбой осмотреть корабль, и если нет «авральной»
работы на корабле, то я вам ручаюсь за самый приятный прием.
И то, что моему слуге стало бы
на два утра
работы, Фаддеев сделал в три приема — не спрашивайте как.
Офицеров никого не было в кают-компании: все были наверху, вероятно «
на авральной
работе». Подали холодную закуску. А. А. Болтин угощал меня.
Я немного приостановился жевать при мысли, что подо мной уже лежит пятьсот пудов пороху и что в эту минуту вся «авральная
работа» сосредоточена
на том, чтобы подложить еще пудов триста.
На фрегате
работы приходят к окончанию: того и гляди, назначат день.
После завтрака, состоявшего из горы мяса, картофеля и овощей, то есть тяжелого обеда, все расходились: офицеры в адмиралтейство
на фрегат к
работам, мы, не офицеры, или занимались дома, или шли за покупками, гулять, кто в Портсмут, кто в Портси, кто в Саутси или в Госпорт — это названия четырех городов, связанных вместе и составляющих Портсмут.
С этим же равнодушием он, то есть Фаддеев, — а этих Фаддеевых легион — смотрит и
на новый прекрасный берег, и
на невиданное им дерево, человека — словом, все отскакивает от этого спокойствия, кроме одного ничем не сокрушимого стремления к своему долгу — к
работе, к смерти, если нужно.
Там рядом с обыкновенным, природным днем является какой-то другой, искусственный, называемый
на берегу ночью, а тут полный забот,
работ, возни.
Встанешь утром, никуда не спеша, с полным равновесием в силах души, с отличным здоровьем, с свежей головой и аппетитом, выльешь
на себя несколько ведер воды прямо из океана и гуляешь, пьешь чай, потом сядешь за
работу.
Ему также все равно, где ни быть: придут ли в прекрасный порт или станут
на якорь у бесплодной скалы; гуляет ли он
на берегу или смотрит
на корабле за
работами — он или делает дело, тогда молчит и делает комическое лицо, или поет и хохочет.
Они выработают себе, сколько надо, чтоб прожить немного
на свободе, и уходят; к постоянной
работе не склонны, шатаются, пьянствуют, пока крайность не принудит их опять к
работе».
Нам дано знать, что
работы на фрегате кончены, провизия доставлена и через два дня он снимется с якоря.
Я
на родине ядовитых перцев, пряных кореньев, слонов, тигров, змей, в стране бритых и бородатых людей, из которых одни не ведают шапок, другие носят кучу ткани
на голове: одни вечно гомозятся за
работой, c молотом, с ломом, с иглой, с резцом; другие едва дают себе труд съесть горсть рису и переменить место в целый день; третьи, объявив вражду всякому порядку и труду,
на легких проа отважно рыщут по морям и насильственно собирают дань с промышленных мореходцев.
Резная
работа всюду:
на перилах,
на стенах; даже гранитные поддерживающие крышу столбы тоже изваяны грубо и представляют животных.
Решились не допустить мачту упасть и в помощь ослабевшим вантам «заложили сейтали» (веревки с блоками).
Работа кипела, несмотря
на то, что уж наступила ночь. Успокоились не прежде, как кончив ее.
На другой день стали вытягивать самые ванты. К счастию, погода стихла и дала исполнить это, по возможности, хорошо. Сегодня мачта почти стоит твердо; но
на всякий случай заносят пару лишних вант, чтоб новый крепкий ветер не застал врасплох.
Многие похудели от бессонницы, от усиленной
работы и бродили как будто
на другой день оргии. И теперь вспомнишь, как накренило один раз фрегат, так станет больно, будто вспомнишь какую-то обиду. Сердце хранит долго злую память о таких минутах!
Куда спрятались жители? зачем не шевелятся они толпой
на этих берегах? отчего не видно
работы, возни, нет шума, гама, криков, песен — словом, кипения жизни или «мышьей беготни», по выражению поэта? зачем по этим широким водам не снуют взад и вперед пароходы, а тащится какая-то неуклюжая большая лодка, завешенная синими, белыми, красными тканями?
Я, если хороша погода, иду
на ют и любуюсь окрестностями, смотрю в трубу
на холмы, разглядываю деревни, хижины, движущиеся фигуры людей, вглядываюсь внутрь хижин, через широкие двери и окна, без рам и стекол, рассматриваю проезжающие лодки с группами японцев; потом сажусь за
работу и работаю до обеда.
«Да ты смотри не напейся холодного после
работы, — говорю я шутя, — или
на сырости не ложись ночью».
Там их стоит целая куча, в ожидании найма или
работы; они горланят
на своем негармоническом языке.
Если б еще этот труд и терпение тратились
на что-нибудь важное или нужное, а то они тратятся
на такие пустяки, что не знаешь, чему удивляться:
работе ли китайца или бесполезности вещи?
Множество возвращающегося с
работы простого народа толпилось
на пристани, ожидая очереди попасть
на паром, перевозивший
на другую сторону, где первая кидалась в глаза куча навозу, грязный берег, две-три грязные хижины, два-три тощие дерева и за всем этим — вспаханные поля.
Док без шлюз, а просто с проходом, который закладывается илом, когда судно впустят туда; а надо выпустить — ил выкидывается
на берег, в кучу:
работа нелегкая!
Подходя к перевозу, мы остановились посмотреть прелюбопытную машину, которая качала из бассейна воду вверх
на террасы для орошения полей. Это — длинная, движущаяся
на своей оси лестница, ступеньки которой загребали воду и тащили вверх. Машину приводила в движение корова, ходя по вороту кругом. Здесь, как в Японии, говядину не едят: недостало бы мест для пастбищ; скота держат столько, сколько нужно для
работы, от этого и коровы не избавлены от ярма.
Он нам показывал много лакированных вещей
работы здешних жителей: чашки для кушанья, поставцы, судки, подносы и т. п.; но после японских вещей в этом роде
на эти и глядеть было нельзя.
Как ни привык глаз смотреть
на эти берега, но всякий раз, оглянешь ли кругом всю картину лесистого берега, остановишься ли
на одном дереве, кусте, рогатом стволе, невольно трепет охватит душу, и как ни зачерствей, заплатишь обильную дань удивления этим чудесам природы. Какой избыток жизненных сил! какая дивная
работа совершается почти в глазах! какое обилие изящного творчества пролито
на каждую улитку, муху,
на кривой сучок, одетый в роскошную одежду!
Сегодня все перебираются с берега:
работы кончены
на фрегате, шкалы подняты и фок-мачту как будто зашнуровали. В лесу нарубили деревьев, все, разумеется, красных, для будущих каких-нибудь починок. С берега забирают баранов, уток, кур; не знаю, заберут ли дракона или он останется
на свободе доедать трупы уток.
Работа кипит: одни корабли приходят с экземплярами Нового завета, курсами наук
на китайском языке, другие с ядами всех родов, от самых грубых до тонких.
Те сначала не хотели трудиться, предпочитая есть конину, белок, древесную кору, всякую дрянь, а поработавши год и поевши ячменной похлебки с маслом,
на другой год пришли за
работой сами.
Работа такая же допотопная, как и сама кость, с допотопными надписями
на гребне: «В знак любве» или «Кого люблю, того дарю».
Жители, по малому числу проезжих, держат все это только для себя или отправляют, если близко,
на прииски, которые много поддерживают здешние места, доставляя
работу.
Когда не было леса по берегам, плаватели углублялись в стороны для добывания дров. Матросы рубили дрова, офицеры таскали их
на пароход. Адмирал порывался разделять их заботы, но этому все энергически воспротивились, предоставив ему более легкую и почетную
работу, как-то: накрывать
на стол, мыть тарелки и чашки.