Неточные совпадения
Между прочим, я встретил целый ряд носильщиков: каждый нес
по два больших ящика с чаем. Я следил за ними. Они шли от
реки: там с лодок брали ящики и несли в купеческие домы, оставляя за собой дорожку чая, как у нас, таская кули, оставляют дорожку муки. Местный колорит! В амбарах ящики эти упаковываются окончательно, герметически, и идут
на американские клипперы или английские суда.
По мере нашего приближения берег стал обрисовываться: обозначилась серая, длинная стена, за ней колокольни, потом тесная куча домов. Открылся вход в
реку, одетую каменной набережной.
На правом берегу, у самого устья, стоит высокая башня маяка.
Наши съезжали всякий день для измерения глубины залива, а не то так поохотиться; поднимались
по рекам внутрь, верст
на двадцать, искали города.
Плавание
по Охотскому морю. — Китолов. — Петровское зимовье. — Аянские утесы и рейд. — Сборы в путь. — Верховая езда. — Восхождение
на Джукджур. — Горы и болота. — Нелькан и
река Мая. — Якуты и русские поселенцы. — Опять верхом. — Леса и болота. — Юрты. — Телеги.
Далее,
по рекам Мае и Алдану, спускаются в лодках верст шестьсот, потом сто восемьдесят верст опять верхом,
по болотам, наконец, остальные верст двести пятьдесят, до Якутска,
на телегах.
Мы отлично уснули и отдохнули. Можно бы ехать и ночью, но не было готового хлеба, надо ждать до утра, иначе нам, в числе семи человек, трудно будет продовольствоваться
по станциям
на берегах Маи. Теперь предстоит ехать шестьсот верст
рекой, а потом опять сто восемьдесят верст верхом
по болотам. Есть и почтовые тарантасы, но все предпочитают ехать верхом
по этой дороге, а потом до Якутска
на колесах, всего тысячу верст. Всего!
Мая извивается игриво, песчаные мели выглядывают так гостеприимно, как будто говорят: «Мы вас задержим, задержим»; лес не темный и не мелкий частокол, как
на болотах, но заметно покрупнел к
реке; стал чаще являться осинник и сосняк. Всему этому несказанно обрадовался Иван Григорьев. «Вон осинничек, вон соснячок!» — говорил он приветливо, указывая
на знакомые деревья. Лодка готова, хлеб выпечен, мясо взято — едем. Теперь платить будем прогоны
по числу людей, то есть сколько будет гребцов
на лодках.
Якуты, стоя
по колени в
реке, сталкивали лодку с мели, но их усилия натолкнули лодку еще больше
на мель, и вскоре мы увидели, что стоим основательно, без надежды сдвинуться нашими силами.
Мы пока кончили водяное странствие. Сегодня сделали последнюю станцию. Я опять целый день любовался
на трех станциях природной каменной набережной из плитняка. Ежели б такая была в Петербурге или в другой столице, искусству нечего было бы прибавлять, разве чугунную решетку.
Река, разливаясь, оставляет
по себе след, кладя слоями легкие заметки. Особенно хороши эти заметки
на глинистом берегу. Глина крепка, и слои — как ступени: издали весь берег похож
на деревянную лестницу.
Я не уехал ни
на другой, ни
на третий день. Дорогой
на болотах и
на реке Мае, едучи верхом и в лодке, при легких утренних морозах, я простудил ноги.
На третий день
по приезде в Якутск они распухли. Доктор сказал, что водой
по Лене мне ехать нельзя, что надо подождать, пока пройдет опухоль.
А вот вы едете от Охотского моря, как ехал я,
по таким местам, которые еще ждут имен в наших географиях, да и весь край этот не все у нас, в Европе, назовут
по имени и не все знают его пределы и жителей,
реки, горы; а вы едете
по нем и видите поверстные столбы, мосты, из которых один тянется
на тысячу шагов.
Приезжаете
на станцию, конечно в плохую юрту, но под кров, греетесь у очага, находите летом лошадей, зимой оленей и смело углубляетесь, вслед за якутом, в дикую, непроницаемую чащу леса, едете
по руслу
рек, горных потоков, у подошвы гор или взбираетесь
на утесы
по протоптанным и — увы! где романтизм? — безопасным тропинкам.
Есть места вовсе бесплодные: с них,
по распоряжению начальства, поселенцы переселяются
на другие участки. Подъезжая к
реке Амге (это уже ближе к Якутску), я вдруг как будто перенесся
на берега Волги: передо мной раскинулись поля, пестреющие хлебом. «Ужели это пшеница?» — с изумлением спросил я, завидя пушистые, знакомые мне золотистые колосья. «Пшеница и есть, — сказал мне человек, — а вон и яровое!»
По Лене живут все русские поселенцы и, кроме того, много якутов: оттого все русские и здесь говорят по-якутски, даже между собою. Все их сношения ограничиваются якутами да редкими проезжими. Летом они занимаются хлебопашеством, сеют рожь и ячмень, больше для своего употребления, потому что сбывать некуда. Те, которые живут выше
по Лене, могут сплавлять свои избытки
по реке на золотые прииски, находящиеся между городами Киренском и Олекмой.
Наконец, сам адмирал
на самодельной шкуне «Хеда», с остальною партиею около сорока человек, прибыл тоже, едва избежав погони английского военного судна, в устья Амура и
по этой
реке поднялся вверх до русского поста Усть-Стрелки,
на слиянии Шилки и Аргуни, и достиг Петербурга.
Сам адмирал, капитан (теперь адмирал) Посьет, капитан Лосев, лейтенант Пещуров и другие, да человек осьмнадцать матросов, составляли эту экспедицию, решившуюся в первый раз, со времени присоединения Амура к нашим владениям, подняться вверх
по этой
реке на маленьком пароходе,
на котором в первый же раз спустился
по ней генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев.
Неточные совпадения
Какой-то начетчик запел
на реках вавилонских [«
На реках вавилонских» —
по библейскому преданию, песнь древних евреев.] и, заплакав, не мог кончить; кто-то произнес имя стрельчихи Домашки, но отклика ниоткуда не последовало.
Они тем легче могли успеть в своем намерении, что в это время своеволие глуповцев дошло до размеров неслыханных. Мало того что они в один день сбросили с раската и утопили в
реке целые десятки излюбленных граждан, но
на заставе самовольно остановили ехавшего из губернии,
по казенной подорожной, чиновника.
Он не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего не знал ни о процессе образования
рек, ни о законах,
по которому они текут вниз, а не вверх, но был убежден, что стоит только указать: от сих мест до сих — и
на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет продолжать течь
река.
Затем все смолкло;
река на минуту остановилась и тихо-тихо начала разливаться
по луговой стороне.
Едва успев продрать глаза, Угрюм-Бурчеев тотчас же поспешил полюбоваться
на произведение своего гения, но, приблизившись к
реке, встал как вкопанный. Произошел новый бред. Луга обнажились; остатки монументальной плотины в беспорядке уплывали вниз
по течению, а
река журчала и двигалась в своих берегах, точь-в-точь как за день тому назад.