Неточные совпадения
Меня удивляет, как
могли вы
не получить моего первого письма из Англии, от 2/14 ноября 1852 года, и второго из Гонконга, именно из мест, где об участи письма заботятся, как о судьбе новорожденного младенца.
Из этого видно, что у всех, кто
не бывал на море, были еще в памяти старые романы Купера или рассказы Мариета о море и моряках, о капитанах, которые чуть
не сажали на цепь пассажиров,
могли жечь и вешать подчиненных, о кораблекрушениях, землетрясениях.
Я изумился: я видался с нею всего раза три в год и
мог бы
не видаться три года, ровно столько, сколько нужно для кругосветного плавания, она бы
не заметила.
Скорей же, скорей в путь! Поэзия дальних странствий исчезает
не по дням, а по часам. Мы,
может быть, последние путешественники, в смысле аргонавтов: на нас еще, по возвращении, взглянут с участием и завистью.
«Завтра на вахту рано вставать, — говорит он, вздыхая, — подложи еще подушку, повыше, да постой,
не уходи, я,
может быть, что-нибудь вздумаю!» Вот к нему-то я и обратился с просьбою, нельзя ли мне отпускать по кружке пресной воды на умыванье, потому-де, что мыло
не распускается в морской воде, что я
не моряк, к морскому образу жизни
не привык, и, следовательно, на меня, казалось бы, строгость эта распространяться
не должна.
Вы,
может быть, подумаете, что я
не желаю,
не хочу… (и он пролил поток синонимов).
Не знаю,
смогу ли и теперь сосредоточить в один фокус все, что со мной и около меня делается, так, чтобы это, хотя слабо, отразилось в вашем воображении.
Голых фактов я сообщать
не желал бы: ключ к ним
не всегда подберешь, и потому поневоле придется освещать их светом воображения, иногда,
может быть, фальшивым, и идти путем догадок там, где темно.
Так, например, я
не постиг уже поэзии моря,
может быть, впрочем, и оттого, что я еще
не видал ни «безмолвного», ни «лазурного» моря и, кроме холода, бури и сырости, ничего
не знаю.
Зато тут другие двигатели
не дают дремать организму: бури, лишения, опасности, ужас,
может быть, отчаяние, наконец следует смерть, которая везде следует; здесь только быстрее, нежели где-нибудь.
Пожалуй, без приготовления, да еще без воображения, без наблюдательности, без идеи, путешествие, конечно, только забава. Но счастлив, кто
может и забавляться такою благородною забавой, в которой нехотя чему-нибудь да научишься! Вот Regent-street, Oxford-street, Trafalgar-place —
не живые ли это черты чужой физиономии, на которой движется современная жизнь, и
не звучит ли в именах память прошедшего, повествуя на каждом шагу, как слагалась эта жизнь? Что в этой жизни схожего и что несхожего с нашей?..
Еще они
могли бы тоже принять в свой язык нашу пословицу:
не красна изба углами, а красна пирогами, если б у них были пироги, а то нет; пирожное они подают, кажется, в подражание другим: это стереотипный яблочный пирог да яичница с вареньем и крем без сахара или что-то в этом роде.
Но,
может быть, это все равно для блага целого человечества: любить добро за его безусловное изящество и быть честным, добрым и справедливым — даром, без всякой цели, и
не уметь нигде и никогда
не быть таким или быть добродетельным по машине, по таблицам, по востребованию? Казалось бы, все равно, но отчего же это противно?
Не все ли равно, что статую изваял Фидий, Канова или машина? — можно бы спросить…
Вы
можете упрекнуть меня, что, говоря обо всем, что я видел в Англии, от дюка Веллингтона до высиживаемых парами цыплят, я ничего
не сказал о женщинах.
Этот маленький эпизод напомнил мне, что пройден только вершок необъятного, ожидающего впереди пространства; что этот эпизод есть обыкновенное явление в этой жизни; что в три года
может случиться много такого, чего
не выживешь в шестьдесят лет жизни, особенно нашей русской жизни!
Каждый день прощаюсь я с здешними берегами, поверяю свои впечатления, как скупой поверяет втихомолку каждый спрятанный грош. Дешевы мои наблюдения, немного выношу я отсюда,
может быть отчасти и потому, что ехал
не сюда, что тороплюсь все дальше. Я даже боюсь слишком вглядываться, чтоб
не осталось сору в памяти. Я охотно расстаюсь с этим всемирным рынком и с картиной суеты и движения, с колоритом дыма, угля, пара и копоти. Боюсь, что образ современного англичанина долго будет мешать другим образам…
Неизвестно, когда проснулся бы он сам собою, разве когда
не стало бы уже человеческой
мочи спать, когда нервы и мускулы настойчиво потребовали бы деятельности.
В Индейских морях бывают, правда, ураганы, но бывают, следовательно
могут и
не быть, а противные ветры у Горна непременно будут.
До вечера: как
не до вечера! Только на третий день после того вечера
мог я взяться за перо. Теперь вижу, что адмирал был прав, зачеркнув в одной бумаге, в которой предписывалось шкуне соединиться с фрегатом, слово «непременно». «На море непременно
не бывает», — сказал он. «На парусных судах», — подумал я. Фрегат рылся носом в волнах и ложился попеременно на тот и другой бок. Ветер шумел, как в лесу, и только теперь смолкает.
Но ему
не верилось, как это человек
может не ходить, когда ноги есть.
На берегу замечаются только одни дни, а в море, в качке, спишь
не когда хочешь, а когда
можешь.
Португальцы с выражением глубокого участия сказывали, что принцесса — «sick, very sick (очень плоха)» и сильно страдает. Она живет на самом берегу, в красивом доме, который занимал некогда блаженной памяти его императорское высочество герцог Лейхтенбергский. Капитан над портом, при посещении нашего судна, просил
не салютовать флагу, потому что пушечные выстрелы
могли бы потревожить больную.
Столовая гора
может хоть вся закутаться в саван — они
не боятся.
— «Куда же отправитесь, выслужив пенсию?» — «И сам
не знаю;
может быть, во Францию…» — «А вы знаете по-французски?» — «О да…» — «В самом деле?» И мы живо заговорили с ним, а до тех пор, правду сказать, кроме Арефьева, который отлично говорит по-английски, у нас рты были точно зашиты.
У этого мысль льется так игриво и свободно: видно, что ум
не задавлен предрассудками;
не рядится взгляд его в английский покрой, как в накрахмаленный галстух: ну, словом, все, как только
может быть у космополита, то есть у жида.
Догадка о его национальности оставалась все еще без доказательств, и доктор
мог надеяться прослыть за англичанина или француза, если б сам себе
не нанес решительного удара.
Сильные и наиболее дикие племена, теснимые цивилизацией и войною, углубились далеко внутрь; другие, послабее и посмирнее, теснимые первыми изнутри и европейцами от берегов, поддались
не цивилизации, а силе обстоятельств и оружия и идут в услужение к европейцам, разделяя их образ жизни, пищу, обычаи и даже религию, несмотря на то, что в 1834 г. они освобождены от рабства и, кажется,
могли бы выбрать сами себе место жительства и промысл.
Голландцы продолжали распространяться внутрь,
не встречая препятствий, потому что кафры, кочуя по пустым пространствам,
не успели еще сосредоточиться в одном месте. Им даже нравилось соседство голландцев, у которых они
могли воровать скот, по наклонности своей к грабежу и к скотоводству как к промыслу, свойственному всем кочующим народам.
Еще до сих пор
не определено, до какой степени
может усилиться шерстяная промышленность, потому что нельзя еще, по неверному состоянию края, решить, как далеко
может быть она распространена внутри колонии. Но, по качествам своим, эта шерсть стоит наравне с австралийскою, а последняя высоко ценится на лондонском рынке и предпочитается ост-индской. Вскоре возник в этом углу колонии город Грем (Grahamstown) и порт Елизабет, через который преимущественно производится торговля шерстью.
У англичан сначала
не было положительной войны с кафрами, но между тем происходили беспрестанные стычки.
Может быть, англичане успели бы в самом начале прекратить их, если б они в переговорах имели дело со всеми или по крайней мере со многими главнейшими племенами; но они сделали ошибку, обратясь в сношениях своих к предводителям одного главного племени, Гаики.
Это род тайного совета губернатора, который, впрочем, сам
не только
не подчинен ни тому, ни другому советам, но он
может даже пустить предложенный им закон в ход, хотя бы Законодательный совет и
не одобрил его, и применять до утверждения английского колониального министра.
Может быть, к этому присоединились и другие причины, но дело в том, что племя было вытеснено хотя и без кровопролития, но
не без сопротивления.
Когда вы будете на мысе Доброй Надежды, я вам советую
не хлопотать ни о лошадях, ни об экипаже, если вздумаете посмотреть колонию: просто отправляйтесь с маленьким чемоданчиком в Long-street в Капштате, в контору омнибусов; там справитесь, куда и когда отходят они, и за четвертую часть того, что нам стоило,
можете объехать вдвое больше.
«Нет,
не свалимся, — отвечал Вандик, — на камень,
может быть, попадем
не раз, и в рытвину колесо заедет, но в овраг
не свалимся: одна из передних лошадей куплена мною недели две назад в Устере: она знает дорогу».
Я хотел было заснуть, но вдруг мне пришло в голову сомнение: ведь мы в Африке; здесь вон и деревья, и скот, и люди, даже лягушки
не такие, как у нас;
может быть, чего доброго, и мыши
не такие:
может быть, они…
Хозяева как будто угадали его мысль: они предложили попробовать фиги, но предупредили, что,
может быть, они
не совсем спелы.
Они
не предвидели этого обстоятельства, а то,
может быть, и
не поехали бы верхом.
—
Может быть, черные мысленно делают
не совсем выгодное заключение о смирении своих наставников».
Может быть, это в самом деле
не его ремесло;
может быть, его принудили обстоятельства.
Природа — нежная артистка здесь. Много любви потратила она на этот,
может быть самый роскошный, уголок мира. Местами даже казалось слишком убрано, слишком сладко. Мало поэтического беспорядка, нет небрежности в творчестве,
не видать минут забвения, усталости в творческой руке, нет отступлений, в которых часто больше красоты, нежели в целом плане создания.