Неточные совпадения
В
домах жалюзи наглухо опущены от жара; домы очень просты, в два этажа и в
один; многие окружены каменным забором.
«Вот госпиталь, вот казармы», — говорил
один, «это церковь такая-то», — перебивал другой, «а это
дом русского консула», — добавил третий.
Идучи по улице, я заметил издали, что
один из наших спутников вошел в какой-то
дом. Мы шли втроем. «Куда это он пошел? пойдемте и мы!» — предложил я. Мы пошли к
дому и вошли на маленький дворик, мощенный белыми каменными плитами. В углу, под навесом, привязан был осел, и тут же лежала свинья, но такая жирная, что не могла встать на ноги. Дальше бродили какие-то пестрые, красивые куры, еще прыгал маленький, с крупного воробья величиной, зеленый попугай, каких привозят иногда на петербургскую биржу.
Голые ребятишки бегали; старики и старухи,
одни бродили лениво около
домов, другие лежали в своих хижинах.
В
одном из лучших
домов живет начальник эскадры, коммодор Тальбот.
Увидя нас, новоприезжих, обе хозяйки в
один голос спросили, будем ли мы обедать. Этот вопрос занимал весь
дом.
Обошедши все дорожки, осмотрев каждый кустик и цветок, мы вышли опять в аллею и потом в улицу, которая вела в поле и в сады. Мы пошли по тропинке и потерялись в садах, ничем не огороженных, и рощах. Дорога поднималась заметно в гору. Наконец забрались в чащу
одного сада и дошли до какой-то виллы. Мы вошли на террасу и, усталые, сели на каменные лавки. Из
дома вышла мулатка, объявила, что господ ее нет
дома, и по просьбе нашей принесла нам воды.
Только
одно исключение допущено в пользу климата: это большие, во всю ширину
дома веранды или балконы, где жители отдыхают по вечерам, наслаждаясь прохладой.
Есть несколько
домов голландской постройки с
одним и тем же некрасивым, тяжелым фронтоном и маленькими окошками, с тонким переплетом в рамах и очень мелкими стеклами.
Здесь, как в Лондоне и Петербурге, домы стоят так близко, что не разберешь,
один это или два
дома; но город очень чист, смотрит так бодро, весело, живо и промышленно. Особенно любовался я пестрым народонаселением.
Я ушел потихоньку
один, но
дома было тоже невесело.
Девицы вошли в гостиную, открыли жалюзи, сели у окна и просили нас тоже садиться, как хозяйки не отеля, а частного
дома. Больше никого не было видно. «А кто это занимается у вас охотой?» — спросил я. «Па», — отвечала старшая. — «Вы
одни с ним живете?» — «Нет; у нас есть ма», — сказала другая.
Нам хотелось поговорить, но переводчика не было
дома. У моего товарища был портрет Сейоло, снятый им за несколько дней перед тем посредством фотографии. Он сделал два снимка:
один себе, а другой так, на случай. Я взял портрет и показал его сначала Сейоло: он посмотрел и громко захохотал, потом передал жене. «Сейоло, Сейоло!» — заговорила она, со смехом указывая на мужа, опять смотрела на портрет и продолжала смеяться. Потом отдала портрет мне. Сейоло взял его и стал пристально рассматривать.
Мы пристали к
одной из множества пристаней европейского квартала, и сквозь какой-то купеческий
дом, через толпу китайцев, продавцов и носильщиков (кули), сквозь всевозможные запахи протеснились на улицу, думая там вздохнуть свободно.
В
домах не видать признака жизни, а между тем в них и из них вбегают и выбегают кули, тащат товары, письма, входят и выходят англичане, под огромными зонтиками, в соломенных или полотняных шляпах, и все до
одного, и мы тоже, в белых куртках, без жилета, с едва заметным признаком галстуха.
Дом трясется, когда
один человек идет по комнате; через стенки слышен разговор.
Домы все окружены дворами и большею частью красивые; архитектура у всех почти
одна и та же: все стиль загородных
домов.
Дом американского консула Каннингама, который в то же время и представитель здесь знаменитого американского торгового
дома Россель и Ко,
один из лучших в Шанхае. Постройка такого
дома обходится ‹в› 50 тысяч долларов. Кругом его парк, или, вернее, двор с деревьями. Широкая веранда опирается на красивую колоннаду. Летом, должно быть, прохладно: солнце не ударяет в стекла, защищаемые посредством жалюзи. В подъезде, под навесом балкона, стояла большая пушка, направленная на улицу.
Мы очень разнообразили время в своем клубе:
один писал, другой читал, кто рассказывал, кто молча курил и слушал, но все жались к камину, потому что как ни красиво было небо, как ни ясны ночи, а зима давала себя чувствовать, особенно в здешних
домах.
Только П. А. Тихменев, оставаясь
один в Шанхае, перебрался в лучшую комнату и, общий баловень на фрегате, приобрел и тут как-то внимание целого
дома.
Главные условия свидания состояли в том, чтобы
один из полномочных встретил адмирала при входе в
дом, чтобы при угощении обедом или завтраком присутствовали и они, а не как хотел Овосава: накормить без себя.
Глядя на эти коралловые заборы, вы подумаете, что за ними прячутся такие же крепкие каменные домы, — ничего не бывало: там скромно стоят игрушечные домики, крытые черепицей, или бедные хижины, вроде хлевов, крытые рисовой соломой, о трех стенках из тонкого дерева, заплетенного бамбуком; четвертой стены нет:
одна сторона
дома открыта; она задвигается, в случае нужды, рамой, заклеенной бумагой, за неимением стекол; это у зажиточных
домов, а у хижин вовсе не задвигается.
С
одной стороны
домов не стало, и мы остановились, очарованные несравненным видом.
На
одном берегу ряд грязноватых пакгаузов,
домов, длинных заборов; зелени нигде не видать; изредка выбегают на солнце из-за каменной ограды два-три банановые листа.
Наконец вот и
дом,
один; вдали, уж на загибе, другой — и только.
Когда будете в Маниле, велите везти себя через Санта-Круц в Мигель: тут река образует островок,
один из тех, которые снятся только во сне да изображаются на картинах; на нем какая-то миньятюрная хижина в кустах; с
одной стороны берега смотрятся в реку ряды
домов, лачужек, дач; с другой — зеленеет луг, за ним плантации.
«Не хотите ли осмотреть канатный завод нашего банкира? — сказал он мне, — нас повезет
один из хозяев банкирского
дома, американец Мегфор».
Но я гулял по узкой тропинке между Европой и Китаем и видал, как сходятся две руки:
одна, рука слепца, ищет уловить протянутую ей руку зрячего; я гулял между европейскими
домами и китайскими хижинами, между кораблями и джонками, между христианскими церквами и кумирнями.
Я узнал от смотрителя, однако ж, немного: он добавил, что там есть
один каменный
дом, а прочие деревянные; что есть продажа вина; что господа все хорошие и купечество знатное; что зимой живут в городе, а летом на заимках (дачах), под камнем, «то есть камня никакого нет, — сказал он, — это только так называется»; что проезжих бывает мало-мало; что если мне надо ехать дальше, то чтоб я спешил, а то по Лене осенью ехать нельзя, а берегом худо и т. п.
От нечего делать я развлекал себя мыслью, что увижу наконец, после двухлетних странствий, первый русский, хотя и провинциальный, город. Но и то не совсем русский, хотя в нем и русские храмы, русские домы, русские чиновники и купцы, но зато как голо все! Где это видано на Руси, чтоб не было ни
одного садика и палисадника, чтоб зелень, если не яблонь и груш, так хоть берез и акаций, не осеняла
домов и заборов? А этот узкоглазый, плосконосый народ разве русский? Когда я ехал по дороге к городу, мне
Но и наши не оставались в долгу. В то самое время, когда фрегат крутило и било об дно, на него нанесло напором воды две джонки. С
одной из них сняли с большим трудом и приняли на фрегат двух японцев, которые неохотно дали себя спасти, под влиянием строгого еще тогда запрещения от правительства сноситься с иноземцами. Третий товарищ их решительно побоялся, по этой причине, последовать примеру первых двух и тотчас же погиб вместе с джонкой. Сняли также с плывшей мимо крыши
дома старуху.
Как же: в то время, когда от землетрясения падали города и селения, валились скалы, гибли
дома и люди на берегу, фрегат все держался и из пятисот человек погиб
один!