Неточные совпадения
Погода странная — декабрь, а
тепло: вчера
была гроза; там вдруг пахнет холодом, даже послышится запах мороза, а на другой день
в пальто нельзя ходить.
Но вот
в самом деле мы еще далеко
были от берега, а на нас повеяло
теплым, пахучим воздухом, смесью ананасов, гвоздики, как мне казалось, и еще чего-то.
Кажется, ни за что не умрешь
в этом целебном, полном неги воздухе,
в теплой атмосфере, то
есть не умрешь от болезни, а от старости разве, и то когда заживешь чужой век. Однако здесь оканчивает жизнь дочь бразильской императрицы, сестра царствующего императора. Но она прибегла к целительности здешнего воздуха уже
в последней крайности, как прибегают к первому знаменитому врачу — поздно: с часу на час ожидают ее кончины.
Переход от качки и холода к покою и
теплу был так ощутителен, что я с радости не читал и не писал, позволял себе только мечтать — о чем? о Петербурге, о Москве, о вас? Нет, сознаюсь, мечты опережали корабль. Индия, Манила, Сандвичевы острова — все это вертелось у меня
в голове, как у пьяного неясные лица его собеседников.
Покойно, правда,
было плавать
в этом безмятежном царстве
тепла и безмолвия: оставленная на столе книга, чернильница, стакан не трогались; вы ложились без опасения умереть под тяжестью комода или полки книг; но сорок с лишком дней
в море! Берег сделался господствующею нашею мыслью, и мы немало обрадовались, вышедши, 16-го февраля утром, из Южного тропика.
Дальнейшее тридцатиоднодневное плавание по Индийскому океану
было довольно однообразно. Начало мая не лучше, как у нас: небо постоянно облачно; редко проглядывало солнце. Ни
тепло, ни холодно. Некоторые, однако ж, оделись
в суконные платья — и умно сделали. Я упрямился, ходил
в летнем, зато у меня не раз схватывало зубы и висок. Ожидали зюйд-вестовых ветров и громадного волнения, которому
было где разгуляться
в огромном бассейне, чистом от самого полюса; но ветры стояли нордовые и все-таки благоприятные.
А
тепло, хорошо; дед два раза лукаво заглядывал
в мою каюту: «У вас опять
тепло, — говорил он утром, — а то
было засвежело». А у меня жарко до духоты. «Отлично,
тепло!» — говорит он обыкновенно, войдя ко мне и отирая пот с подбородка.
В самом деле 21˚ по Реом‹юру›
тепла в тени.
Погода
была сегодня так хороша,
тепла, как у нас
в июле, и так ясна, как у нас никогда не бывает.
Впрочем, всем другим нациям простительно не уметь наслаждаться хорошим чаем: надо знать, что значит чашка чаю, когда войдешь
в трескучий, тридцатиградусный мороз
в теплую комнату и сядешь около самовара, чтоб оценить достоинство чая. С каким наслаждением
пили мы чай, который привез нам
в Нагасаки капитан Фуругельм! Ящик стоит 16 испанских талеров;
в нем около 70 русских фунтов; и какой чай! У нас он продается не менее 5 руб. сер. за фунт.
На другой день, 24-го числа,
в Рождественский сочельник, погода
была великолепная: трудно забыть такой день. Небо и море — это одна голубая масса; воздух
теплый, без движения. Как хорош Нагасакский залив! И самые Нагасаки, облитые солнечным светом, походили на что-то путное. Между бурыми холмами кое-где ярко зеленели молодые всходы нового посева риса, пшеницы или овощей. Поглядишь к морю — это бесконечная лазоревая пелена.
Я любовался тем, что вижу, и дивился не тропической растительности, не
теплому, мягкому и пахучему воздуху — это все
было и
в других местах, а этой стройности, прибранности леса, дороги, тропинок, садов, простоте одежд и патриархальному, почтенному виду стариков, строгому и задумчивому выражению их лиц, нежности и застенчивости
в чертах молодых; дивился также я этим земляным и каменным работам, стоившим стольких трудов: это муравейник или
в самом деле идиллическая страна, отрывок из жизни древних.
Есть отрадные мгновения — утром, например когда, вставши рано, отворишь окно и впустишь прохладу
в комнату; но ненадолго оживит она: едва сдунет только дремоту, возбудит
в организме игру сил и расположит к деятельности, как вслед за ней из того же окна дохнет на вас
теплый пар раскаленной атмосферы.
Нагасаки на этот раз смотрели как-то печально. Зелень на холмах бледная, на деревьях тощая, да и холодно, нужды нет, что апрель, холоднее, нежели
в это время бывает даже у нас, на севере. Мы начинаем гулять
в легких пальто, а здесь еще зимний воздух, и Кичибе вчера сказал, что
теплее будет не раньше как через месяц.
Штиль, погода прекрасная: ясно и
тепло; мы лавируем под берегом. Наши на Гото пеленгуют берега. Вдали видны японские лодки; на берегах никакой растительности. Множество красной икры, точно толченый кирпич, пятнами покрывает
в разных местах море. Икра эта сияет по ночам нестерпимым фосфорическим блеском. Вчера свет так
был силен, что из-под судна как будто вырывалось пламя; даже на парусах отражалось зарево; сзади кормы стелется широкая огненная улица; кругом темно; невстревоженная вода не светится.
Утро чудесное, море синее, как
в тропиках, прозрачное;
тепло, хотя не так, как
в тропиках, но, однако ж, так, что
в байковом пальто сносно ходить по палубе. Мы шли все
в виду берега.
В полдень оставалось миль десять до места; все вышли, и я тоже, наверх смотреть, как
будем входить
в какую-то бухту, наше временное пристанище. Главное только усмотреть вход, а
в бухте ошибиться нельзя: промеры показаны.
«Два месяца! Это ужасно!» —
в отчаянии возразил я. «Может
быть, и полтора», — утешил кто-то. «Ну нет: сей год Лена не станет рано, — говорили другие, — осень
теплая и ранний снежок выпадал — это верный знак, что зимний путь нескоро установится…»
«Слава Богу, если еще
есть поварня! — говорил отец Никита, — а то и не бывает…» — «Как же тогда?» — «Тогда ночуем на снегу». — «Но не
в сорок градусов, надеюсь». — «И
в сорок ночуем: куда ж деться?» — «Как же так? ведь, говорят, при 40˚ дышать нельзя…» — «Трудно, грудь режет немного, да дышим. Мы разводим огонь, и притом
в снегу
тепло. Мороз ничего, — прибавил он, — мы привыкли, да и хорошо закутаны. А вот гораздо хуже, когда застанет пурга…»
Но все еще пустая Лена; кое-где на лугах видны большие кучи снегу — это стога сена; кое-где три-четыре двора,
есть хижины, буквально заваленные снегом, с отверстиями, то
есть окошками,
в которых вставлены льдины вместо стекол: ничего,
тепло, только на улицу ничего не видать.
По приходе
в Англию забылись и страшные, и опасные минуты, головная и зубная боли прошли, благодаря неожиданно хорошей для тамошнего климата погоде, и мы, прожив там два месяца, пустились далее. Я забыл и думать о своем намерении воротиться, хотя адмирал, узнав о моей болезни, соглашался
было отпустить меня. Вперед, дальше манило новое. Там,
в заманчивой дали,
было тепло и ревматизмы неведомы.
Я помнил каждый шаг и каждую минуту — и вот взять только перо да и строчить привычной рукой:
было, мол, холодно, ветер дул, качало или
было тепло, вот приехали
в Данию…
Неточные совпадения
До первых чисел июля все шло самым лучшим образом. Перепадали дожди, и притом такие тихие,
теплые и благовременные, что все растущее с неимоверною быстротой поднималось
в росте, наливалось и зрело, словно волшебством двинутое из недр земли. Но потом началась жара и сухмень, что также
было весьма благоприятно, потому что наступала рабочая пора. Граждане радовались, надеялись на обильный урожай и спешили с работами.
Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по
теплым морям и кисельным берегам, возвратился
в родной город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она
будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
«Вот это
будет толк!» думал Левин, запрятывая
в ягдташ
теплых и жирных дупелей. «А, Ласочка,
будет толк?»
Правда, что на скотном дворе дело шло до сих пор не лучше, чем прежде, и Иван сильно противодействовал
теплому помещению коров и сливочному маслу, утверждая, что корове на холоду потребуется меньше корму и что сметанное масло спорее, и требовал жалованья, как и
в старину, и нисколько не интересовался тем, что деньги, получаемые им,
были не жалованье, а выдача вперед доли барыша.
Это
было одно из тех мест, которых теперь, всех размеров, от 1000 до 50 000
в год жалованья, стало больше, чем прежде
было теплых взяточных мест; это
было место члена от комиссии соединенного агентства кредитно-взаимного баланса южно — железных дорог и банковых учреждений.