Неточные совпадения
«Там вас капитан на самый верх посадит, — говорили мне друзья
и знакомые (отчасти
и вы, помните?), — есть не
велит давать, на пустой берег высадит».
Все было загадочно
и фантастически прекрасно в волшебной дали: счастливцы ходили
и возвращались с заманчивою, но глухою
повестью о чудесах, с детским толкованием тайн мира.
Столкновение двух судов
ведет за собой неминуемую гибель одного из них, меньшего непременно, а иногда
и обоих.
Многие постоянно
ведут какой-то арифметический счет — вроде приходо-расходной памятной книжки — своим заслугам
и заслугам друга; справляются беспрестанно с кодексом дружбы, который устарел гораздо больше Птоломеевой географии
и астрономии или Аристотелевой риторики; все еще ищут, нет ли чего вроде пиладова подвига, ссылаясь на любовь, имеющую в ежегодных календарях свои статистические таблицы помешательств, отравлений
и других несчастных случаев.
— Пойдемте, я вас отбуксирую! — сказал он
и повел меня на шканцы.
Следуя этому основательному указанию, наш адмирал
велел держать ближе к Африке,
и потому мы почти не выходили из 14
и 15° западной долготы.
«Что сегодня, Петр Александрович?» Он только было разинул рот отвечать, как вышел капитан
и велел поставить лиселя.
«Завтра, так
и быть,
велю зарезать свинью…» — «На вахте не разговаривают: опять лисель-спирт хотите сломать!» — вдруг раздался сзади нас строгий голос воротившегося капитана.
«Сегодня я
велел ветчину достать, — скажет он, —
и вынуть горошек из презервов» —
и т. д. доскажет снисходительно весь обед.
Обошедши все дорожки, осмотрев каждый кустик
и цветок, мы вышли опять в аллею
и потом в улицу, которая
вела в поле
и в сады. Мы пошли по тропинке
и потерялись в садах, ничем не огороженных,
и рощах. Дорога поднималась заметно в гору. Наконец забрались в чащу одного сада
и дошли до какой-то виллы. Мы вошли на террасу
и, усталые, сели на каменные лавки. Из дома вышла мулатка, объявила, что господ ее нет дома,
и по просьбе нашей принесла нам воды.
И Каролине пожаловался, прося убедительно
велеть к ночи вставить стекло. «Yes, o yes!» — сказала она, очаровательно улыбаясь.
В других местах, куда являлись белые с трудом
и волею, подвиг
вел за собой почти немедленное вознаграждение: едва успевали они миролюбиво или силой оружия завязывать сношения с жителями, как начиналась торговля, размен произведений,
и победители, в самом начале завоевания, могли удовлетворить по крайней мере своей страсти к приобретению.
Последние
вели кочевую жизнь
и, в эпоху основания колонии, прикочевали с севера к востоку, к реке Кей, под предводительством знаменитого вождя Тогу (Toguh), от которого многие последующие вожди
и, между прочим, известнейшие из них, Гаика
и Гинца,
ведут свой род.
Буры разделили ее на округи, построили города, церкви
и ведут деятельную, патриархальную жизнь, не уступая, по свидетельству многих английских путешественников, ни в цивилизации, ни в образе жизни жителям Капштата.
Колониальное правительство принуждено было между тем вытеснить некоторые наиболее враждебные племена, сильно тревожившие колонию своими мелкими набегами
и грабежом, из занятых ими мест. Все это
повело к первой, вспыхнувшей в 1834 году, серьезной войне с кафрами.
Англичане, по примеру других своих колоний, освободили черных от рабства, несмотря на то что это
повело за собой вражду голландских фермеров
и что земледелие много пострадало тогда,
и страдает еще до сих пор, от уменьшения рук. До 30 000 черных невольников обработывали землю, но сделать их добровольными земледельцами не удалось: они работают только для удовлетворения крайних своих потребностей
и затем уже ничего не делают.
Кафры, или амакоза, со времени беспокойств 1819 года,
вели себя довольно смирно. Хотя
и тут не обходилось без набегов
и грабежей, которые
вели за собой небольшие военные экспедиции в Кафрарию; но эти грабежи
и военные стычки с грабителями имели такой частный характер, что вообще можно назвать весь период, от 1819 до 1830 года, если не мирным, то спокойным.
Он, по прибытии, созвал пленных кафрских вождей, обошелся с ними презрительно
и сурово; одному из них, именно Макомо,
велел стать на колени
и объявил, что отныне он, Герри Смит, главный
и единственный начальник кафров.
Выше сказано было, что колония теперь переживает один из самых знаменательных моментов своей истории: действительно оно так. До сих пор колония была не что иное, как английская провинция, живущая по законам, начертанным ей метрополиею, сообразно духу последней, а не действительным потребностям страны. Не раз заочные распоряжения лондонского колониального министра противоречили нуждам края
и вели за собою местные неудобства
и затруднения в делах.
Хозяйка, заметив, как встречает нас арабка, показала на нее, потом на свою голову
и поводила пальцем по воздуху взад
и вперед, давая знать, что та не в своем уме.
Одним, вероятно, благоприятствовали обстоятельства,
и они приучились жить обществом, заниматься честными
и полезными промыслами — словом, быть порядочными людьми; другие остаются в диком, почти в скотском состоянии, избегают даже друг друга
и ведут себя негодяями.
Мы
велели вынуть из экипажей провизию
и вино, сын Бена тоже засуетился готовить завтрак.
— «Потом еще куда? — перебил я, —
и все в один день!» Но Посьет заказал верховых лошадей
и велел заложить наши экипажи.
Вскоре раздался топот: готтентот приехал верхом на одной лошади, а двух
вел порожних, потом явились
и наши кучера.
Но все это ни к чему не
повело: на другой день нельзя было войти к нему в комнату, что случалось довольно часто по милости змей, ящериц
и потрошеных птиц.
Мы пожалели
и велели ей кланяться.
Здесь царствовала такая прохлада, такая свежесть от зелени
и с моря, такой величественный вид на море, на леса, на пропасти, на дальний горизонт неба, на качающиеся вдали суда, что мы, в радости, перестали сердиться на кучеров
и велели дать им вина, в благодарность за счастливую идею завести нас сюда.
Кучера, несмотря на водку, решительно объявили, что день чересчур жарок
и дальше ехать кругом всей горы нет возможности. Что с ними делать: браниться? — не поможет. Заводить процесс за десять шиллингов — выиграешь только десять шиллингов, а кругом Льва все-таки не поедешь. Мы
велели той же дорогой ехать домой.
Они не знали, куда деться от жара,
и велели мальчишке-китайцу махать привешенным к потолку, во всю длину столовой, исполинским веером. Это просто широкий кусок полотна с кисейной бахромой; от него к дверям протянуты снурки, за которые слуга дергает
и освежает комнату. Но, глядя на эту затею, не можешь отделаться от мысли, что это — искусственная, временная прохлада, что вот только перестанет слуга дергать за веревку, сейчас на вас опять как будто наденут в бане шубу.
Не было возможности дойти до вершины холма, где стоял губернаторский дом: жарко, пот струился по лицам. Мы полюбовались с полугоры рейдом, городом, которого европейская правильная часть лежала около холма, потом
велели скорее
вести себя в отель, под спасительную сень, добрались до балкона
и заказали завтрак, но прежде выпили множество содовой воды
и едва пришли в себя. Несмотря на зонтик, солнце жжет без милосердия ноги, спину, грудь — все, куда только падает его луч.
Позавтракав, мы послали за каретами
и велели ехать за город.
Наконец кули
повел нас через одну лавчонку в темный чулан: там, на грязной циновке, лежал один курильщик; он беспрестанно палочкой черпал опиум
и клал его в крошечное отверстие круглой большой трубки.
Некоторым нужно было что-то купить,
и мы
велели везти себя в европейский магазин; но собственно европейских магазинов нет: европейцы
ведут оптовую торговлю, привозят
и увозят грузы, а розничная торговля вся в руках китайцев. Лавка была большая, в две комнаты:
и чего-чего в ней не было! Полотна, шелковые материи, сигары, духи, мыло, помада, наконец, китайские резные вещи, чай
и т. п.
Взглянув на этот базар, мы поехали опять по городу, по всем кварталам — по малайскому, индийскому
и китайскому, зажимая частенько нос,
и велели остановиться перед буддийской кумирней.
Что это такое? как я ни был приготовлен найти что-нибудь оригинальное, как много ни слышал о том, что Вампоа богат, что он живет хорошо, но то, что мы увидели, далеко превзошло ожидание. Он тотчас
повел нас показать сад, которым окружена дача. Про китайские сады говорят много хорошего
и дурного.
Хозяин пригласил нас в гостиную за большой круглый стол, уставленный множеством тарелок
и блюд с свежими фруктами
и вареньями. Потом слуги принесли графины с хересом, портвейном
и бутылки с элем. Мы попробовали последнего
и не могли опомниться от удовольствия: пиво было холодно как лед, так что у меня заныл зуб. Подали воды, тоже прехолодной. Хозяин объяснил, что у него есть глубокие подвалы; сверх того, он нарочно
велел нахолодить пиво
и воду селитрой.
Посьет сел потом в паланкин
и велел нести себя к какому-то банкиру, а я отправился дальше по улице к великолепным, построенным четырехугольником, казармам.
Знаете ли вы, что такое грот-мачта
и что
ведет за собой ее падение?
Он встретил нас упреком, что мы не хотели его посетить,
и повел к хижине.
Мы пошли вверх на холм. Крюднер срубил капустное дерево,
и мы съели впятером всю сердцевину из него. Дальше было круто идти. Я не пошел: нога не совсем была здорова,
и я сел на обрубке, среди бананов
и таро, растущего в земле, как морковь или репа. Прочитав, что сандвичане делают из него poп-poп, я спросил каначку, что это такое. Она тотчас
повела меня в свою столовую
и показала горшок с какою-то белою кашею, вроде тертого картофеля.
От островов Бонинсима до Японии — не путешествие, а прогулка, особенно в августе: это лучшее время года в тех местах. Небо
и море спорят друг с другом, кто лучше, кто тише, кто синее, — словом, кто более понравится путешественнику. Мы в пять дней прошли 850 миль. Наше судно, как старшее, давало сигналы другим трем
и одно из них
вело на буксире. Таща его на двух канатах, мы могли видеться с бывшими там товарищами; иногда перемолвим
и слово, написанное на большой доске складными буквами.
По-японски их зовут гокейнсы. Они старшие в городе, после губернатора
и секретарей его, лица. Их
повели на ют, куда принесли стулья; гокейнсы сели, а прочие отказались сесть, почтительно указывая на них. Подали чай, конфект, сухарей
и сладких пирожков. Они выпили чай, покурили, отведали конфект
и по одной завернули в свои бумажки, чтоб взять с собой; даже спрятали за пазуху по кусочку хлеба
и сухаря. Наливку пили с удовольствием.
Про другое, которое следовало переслать в Едо, к высшим властям, он
велел сказать, что оно должно быть принято с соблюдением церемониала, а он, губернатор, определить его сам не в состоянии
и потому послал в столицу просить разрешения.
Он
ведет их толпой, или колонией, как он называет, из-за Каспийского моря, через всю Азию в Китай,
и оттуда в Японию, прямо так, как они есть, с готовым языком, нравами, обычаями, чуть не с узелком под мышкой, в котором были завязаны вот эти нынешние их кофты с гербами
и юбки.
Не предвидя возможности посылать к вам писем из Нагасаки, я перестал писать их
и начал
вести дневник. Но случай послать письмо представляется,
и я вырываю несколько листов из дневника, чем
и заключу это письмо. Сообщу вам, между прочим, о нашем свидании с нагасакским губернатором, как оно записано у меня под 9-м сентября.
Но, кажется, лгали: они хотели подражать адмиралу, который
велел приготовить, в первое свидание с японцами на фрегате, завтрак для гокейнсов
и поручил нам угощать их, а сам не присутствовал.
Уступка их настояниям в пустяках могла дать им повод требовать уступок
и в серьезных вопросах
и, пожалуй,
повести к некоторой заносчивости в сношениях с нами.
Велели принести с лодок
и свой обед, между прочим рыбу, жареную, прессованную
и разрезанную правильными кусочками.
Правительство знает это, но, по крайней памяти, боится, что христианская вера вредна для их законов
и властей. Пусть бы оно решило теперь, что это вздор
и что необходимо опять сдружиться с чужестранцами. Да как? Кто начнет
и предложит? Члены верховного совета? — Сиогун
велит им распороть себе брюхо. Сиогун? — Верховный совет предложит ему уступить место другому. Микадо не предложит, а если бы
и вздумал, так сиогун не сошьет ему нового халата
и даст два дня сряду обедать на одной
и той же посуде.
Но пока им не растолковано
и особенно не доказано, что им хотят добра, а не зла, они боятся перемен, хотя
и желают, не доверяют чужим
и ведут себя, как дети.