Неточные совпадения
За столом дед сидел подле меня и
был очень весел; он даже
предложил мне
выпить вместе рюмку вина по случаю вступления в океан.
Идучи по улице, я заметил издали, что один из наших спутников вошел в какой-то дом. Мы шли втроем. «Куда это он пошел? пойдемте и мы!» —
предложил я. Мы пошли к дому и вошли на маленький дворик, мощенный белыми каменными плитами. В углу, под навесом, привязан
был осел, и тут же лежала свинья, но такая жирная, что не могла встать на ноги. Дальше бродили какие-то пестрые, красивые куры, еще прыгал маленький, с крупного воробья величиной, зеленый попугай, каких привозят иногда на петербургскую биржу.
Наш кучер остановился тут, отпряг лошадей и
предложил нам потребовать refreshment, то
есть закусить.
Хозяева как будто угадали его мысль: они
предложили попробовать фиги, но предупредили, что, может
быть, они не совсем спелы.
Мы вошли к доктору, в его маленький домик, имевший всего комнаты три-четыре, но очень уютный и чисто убранный. Хозяин
предложил нам капского вина и сигар. У него
была небольшая коллекция предметов натуральной истории.
Нас подвозили ко многим таким лавочкам; это
были отвратительнейшие, неопрятные клетушки, где нагие китайцы
предлагали нам купить отравы.
Чтобы согласить эту разноголосицу, Льода вдруг
предложил сказать, что корвет из Камчатки, а мы из Петербурга вышли в одно время. «Лучше
будет, когда скажете, что и пришли в одно время, в три месяца». Ему показали карту и объяснили, что из Камчатки можно прийти в неделю, в две, а из Петербурга в полгода. Он сконфузился и стал сам смеяться над собой.
После размена учтивостей губернатор встал и хотел
было уходить, но адмирал
предложил еще некоторые вопросы.
Весь день и вчера всю ночь писали бумаги в Петербург; не до посетителей
было, между тем они приезжали опять
предложить нам стать на внутренний рейд. Им сказано, что хотим стать дальше, нежели они указали. Они поехали предупредить губернатора и завтра хотели
быть с ответом. О береге все еще ни слова: выжидают, не уйдем ли. Вероятно, губернатору велено не отводить места, пока в Едо не прочтут письма из России и не узнают, в чем дело, в надежде, что, может
быть, и на берег выходить не понадобится.
А как упрашивали они, утверждая, что они хлопочут только из того, чтоб нам
было покойнее! «Вы у нас гости, — говорил Эйноске, — представьте, что пошел в саду дождь и старшему гостю (разумея фрегат)
предлагают зонтик, а он отказывается…» — «Чтоб уступить его младшим (мелким судам)», — прибавил Посьет.
Вчера, 28-го, когда я только
было собрался уснуть после обеда, мне
предложили кататься на шлюпке в море. Мы этим нет-нет да и напомним японцам, что вода принадлежит всем и что мешать в этом они не могут, и таким образом мы удерживаем это право за европейцами. Наши давно дразнят японцев, катаясь на шлюпках.
Они начали с того, что «так как адмирал не соглашается остаться, то губернатор не решается удерживать его, но он
предлагает ему на рассуждение одно обстоятельство, чтоб адмирал поступил сообразно этому, именно: губернатору известно наверное, что дней чрез десять, и никак не более одиннадцати, а может
быть и чрез семь, придет ответ, который почему-то замедлился в пути».
На лавке, однако ж, дремать неудобно; хозяин
предложил разместиться по нишам и, между прочим, на его постели, которая тут же
была, в нише, или, лучше сказать, на полке.
После саки вновь принесли дымившийся чайник: я думал, не опять ли саки, но старик
предложил, не хотим ли мы теперь
выпить — «горячей воды»!
«Вы не взыщете, а я все-таки должен
буду отвечать, если хоть один стул попортится», — заметил он и не согласился, а
предложил, если нам скучно возить их самим, брать их и доставлять обратно в японской лодке, что и делалось.
Наконец тянуть далее
было нельзя, и он сказал, что место готово, но
предложил пользоваться им на таких условиях, что согласиться
было невозможно: например, чтобы баниосы провожали нас на берег и обратно к судам.
Адмирал
предложил тост: «За успешный ход наших дел!» Кавадзи, после бокала шампанского и трех рюмок наливки, положил голову на стол, пробыл так с минуту, потом отряхнул хмель, как сон от глаз, и быстро спросил: «Когда он
будет иметь удовольствие угощать адмирала и нас в последний раз у себя?» — «Когда угодно, лишь бы это не сделало ему много хлопот», — отвечено ему.
Миссионер
предложил нам вина и каких-то сдобных сухарей, извиняясь, что у него только и
есть две рюмки и два стакана.
Они воротили нас, усадили, подали сигар,
предлагая позавтракать, освежиться, и потом показали вчерашнюю газету, в которой
был сделан приятный отзыв о нашем фрегате, о приеме, сделанном там испанцам, и проч.
И они позвали его к себе. «Мы у тебя
были, теперь ты приди к нам», — сказали они и угощали его обедом, но в своем вкусе, и потому он не
ел. В грязном горшке чукчанка сварила оленины, вынимала ее и делила на части руками — какими — Боже мой! Когда он отказался от этого блюда, ему
предложили другое, самое лакомое: сырые оленьи мозги. «Мы
ели у тебя, так уж и ты, как хочешь, а
ешь у нас», — говорили они.
В другом месте станционный смотритель позабавил меня уж другим языком. Он
предложил обедать у него. «А что у вас
есть?» — «Налимы имеются». — «А мясо
есть?» — «Имеется баранина». — «Да скоро ли все это
поспеет?» — «Быстро соорудим».