— Как жалко, что вы так много знаете ненужного вам, —
сказала ему Нехаева с досадой и снова обратилась к младшему Самгину, расхваливая «
Принцессу Грезу» Ростана.
Не
скажу, чтобы впечатление от этого эпизода было в моей душе прочно и сильно; это была точно легкая тень от облака, быстро тающего в ясный солнечный день. И если я все-таки отмечаю здесь это ощущение, то не потому, что оно было сильно. Но оно было в известном тоне, и этой душевной нотке суждено было впоследствии зазвучать гораздо глубже и сильнее. Вскоре другие лица и другие впечатления совершенно закрыли самое воспоминание о маленькой еврейской
принцессе.
Оркестр в павильоне играл то попурри из"Травиаты", то вальс Штрауса, то"
Скажите ей", российский романс, положенный на инструменты услужливым капельмейстером; в игорных залах, вокруг зеленых столов, теснились те же всем знакомые фигуры, с тем же тупым и жадным, не то изумленным, не то озлобленным, в сущности хищным выражением, которое придает каждым, даже самым аристократическим чертам картежная лихорадка; тот же тучноватый и чрезвычайно щегольски одетый помещик из Тамбова, с тою же непостижимою, судорожною поспешностью, выпуча глаза, ложась грудью на стол и не обращая внимания на холодные усмешки самих"крупиэ", в самое мгновенье возгласа"Riеn nе vа рlus!"рассыпал вспотевшею рукою по всем четвероугольникам рулетки золотые кружки луидоров и тем самым лишал себя всякой возможности что-нибудь выиграть даже в случае удачи, что нисколько не мешало ему, в тот же вечер, с сочувственным негодованием поддакивать князю Коко, одному из известных предводителей дворянской оппозиции, тому князю Коко, который в Париже, в салоне
принцессы Матильды, в присутствии императора, так хорошо
сказал:"Маdате, lе principe de la propriete est profondement ebranle en Russie".
«Я более всего люблю плавать по морям, спускать фейерверки, строить корабли», —
сказал он и дал
принцессе пощупать свои руки, загрубевшие от работы (Устрялов, том III, стр. 58).
Он остановил лакея, убиравшего тарелку с косточками птички, которую скушала
принцесса, выбрал из них две или три, завернул в свой белый платок и
сказал, что делает это с тем, чтобы «сберечь их как святыню».