Неточные совпадения
Я
шел по горе; под портиками, между фестонами виноградной зелени, мелькал тот же образ; холодным и строгим взглядом следил он, как толпы смуглых жителей юга добывали, обливаясь потом, драгоценный сок
своей почвы, как катили бочки к берегу и усылали вдаль, получая за это от повелителей право есть хлеб
своей земли.
«Вот ведь это кто все рассказывает о голубом небе да о тепле!» — сказал Лосев. «Где же тепло? Подавайте голубое небо и тепло!..» — приставал я. Но дед маленькими
своими шажками проворно
пошел к карте и начал мерять по ней циркулем градусы да чертить карандашом. «Слышите ли?» — сказал я ему.
Не дождавшись его, я
пошел один опять на
свое место, но дорого заплатил за смелость.
Но мы ограничили
свою прогулку долиною: дальше
идти было жарко.
Они обе посмотрели на меня с полминуты, потом скрылись в коридор; но Каролина успела обернуться и еще раз подарить меня улыбкой, а я
пошел в
свой 8-й номер, держа поодаль от себя свечу; там отдавало немного пустотой и сыростью.
Мы
пошли по улицам, зашли в контору нашего банкира, потом в лавки. Кто покупал книги, кто заказывал себе платье, обувь, разные вещи. Книжная торговля здесь довольно значительна; лавок много; главная из них, Робертсона, помещается на большой улице. Здесь есть
своя самостоятельная литература. Я видел много периодических изданий, альманахов, стихи и прозу, карты и гравюры и купил некоторые изданные здесь сочинения собственно о Капской колонии. В книжных лавках продаются и все письменные принадлежности.
Что это? уж не тень ли королевская
идет на
свой старый ночлег?
Здесь нужны люди, которые бы
шли на подвиг; или надо обмануть пришельцев, сказать, что клад зарыт в земле, как сделал земледелец перед смертью с
своими детьми, чтобы они изрыли ее всю.
Мы, один за одним, разошлись по
своим комнатам, а гость
пошел к хозяевам, и мы еще долго слышали, как он там хныкал, вздыхал и как раздавались около него смех и разговоры.
К обеду, то есть часов в пять, мы, запыленные, загорелые, небритые, остановились перед широким крыльцом «Welch’s hotel» в Капштате и застали в сенях толпу наших. Каролина была в
своей рамке, в
своем черном платье, которое было ей так к лицу, с сеточкой на голове.
Пошли расспросы, толки, новости с той и с другой стороны. Хозяйки встретили нас, как старых друзей.
Жизнь наша опять потекла прежним порядком. Ранним утром всякий занимался чем-нибудь в
своей комнате: кто приводил в порядок коллекцию собранных растений, животных и минералов, кто записывал виденное и слышанное, другие читали описание Капской колонии. После тиффинга все расходились по городу и окрестностям, потом обедали, потом смотрели на «картинку» и
шли спать.
Мы шутя делали предположения: не пираты ли это, которые подосланы
своею шайкою выведать, какого рода судно
идет, сколько на нем людей и оружия, чтоб потом решить, напасть на него или нет.
Что такое положение Венеции между тогдашним Востоком и тогдашним Западом — перед положением Сингапура между Индиею, Китаем, Малаккским полуостровом, Австралиею, Сиамом, Кохинхиной и Бирманской империей, которые все
шлют продукты
свои в Сингапур и оттуда в Европу?
Мы
пошли вверх на холм. Крюднер срубил капустное дерево, и мы съели впятером всю сердцевину из него. Дальше было круто
идти. Я не
пошел: нога не совсем была здорова, и я сел на обрубке, среди бананов и таро, растущего в земле, как морковь или репа. Прочитав, что сандвичане делают из него poп-poп, я спросил каначку, что это такое. Она тотчас повела меня в
свою столовую и показала горшок с какою-то белою кашею, вроде тертого картофеля.
9-го августа, при той же ясной, но, к сожалению, чересчур жаркой погоде, завидели мы тридесятое государство. Это были еще самые южные острова, крайние пределы, только островки и скалы Японского архипелага, носившие европейские и
свои имена. Тут были Юлия, Клара, далее Якуносима, Номосима, Ивосима, потом
пошли саки: Тагасаки, Коссаки, Нагасаки. Сима значит остров, саки — мыс, или наоборот, не помню.
В ответ на это японцы запели
свою песню, то есть что надо
послать в Едо, в верховный совет, тот доложит сиогуну, сиогун микадо, и поэтому ответа скоро получить — унмоглик! невозможно.
«Каким же образом тое отправляется, как себе чрево распарывать, таким: собирают
своих родителей и вместе
идут в пагод, посреди того пагода постилают циновки и ковры, на тех садятся и пиршествуют, на прощании ядят иждивительно и сладко, а пьют много.
Вдруг, когда он стал объяснять, почему скоро нельзя получить ответа из Едо, приводя, между причинами, расстояние, адмирал сделал ему самый простой и естественный вопрос: «А если мы сами
пойдем в Едо морем на
своих судах: дело значительно ускорится?
Ветер между тем переменился, и мы
пошли на
свое место.
У Вусуна обыкновенно останавливаются суда с опиумом и отсюда отправляют
свой товар на лодках в Шанхай, Нанкин и другие города. Становилось все темнее; мы
шли осторожно. Погода была пасмурная. «Зарево!» — сказал кто-то. В самом деле налево, над горизонтом, рдело багровое пятно и делалось все больше и ярче. Вскоре можно было различить пламя и вспышки — от выстрелов. В Шанхае — сражение и пожар, нет сомнения! Это помогло нам определить
свое место.
Здесь, кажется, каждая щепка, камешек, сор — все имеет
свое назначение и
идет в дело.
Английское правительство молчит — одно, что остается ему делать, потому что многие стоящие во главе правления лица сами разводят мак на индийских
своих плантациях, сами снаряжают корабли и
шлют в Янсекиян.
Мы
шли по полям, засеянным разными овощами. Фермы рассеяны саженях во ста пятидесяти или двухстах друг от друга. Заглядывали в домы; «Чинь-чинь», — говорили мы жителям: они улыбались и просили войти. Из дверей одной фермы выглянул китаец, седой, в очках с огромными круглыми стеклами, державшихся только на носу. В руках у него была книга. Отец Аввакум взял у него книгу, снял с его носа очки, надел на
свой и стал читать вслух по-китайски, как по-русски. Китаец и рот разинул. Книга была — Конфуций.
Потом
пошло все по-прежнему, то есть музыканты, караул — все стояло на
своих местах.
Адмирал приказал сказать Накамуре, что он просит полномочных на второй прощальный обед на фрегат. Между тем наступил их Новый год, начинающийся с январским новолунием. Это было 17 января. Адмирал
послал двум старшим полномочным две
свои визитные карточки и подарки, состоящие из вишневки, ликеров, части быка, пирожного, потом
послали им маленькие органы, картинки, альбомы и т. п.
Дорога
пошла в гору. Жарко. Мы сняли пальто: наши узкие костюмы, из сукна и других плотных материй, просто невозможны в этих климатах. Каков жар должен быть летом! Хорошо еще, что ветер с моря приносит со всех сторон постоянно прохладу! А всего в 26-м градусе широты лежат эти благословенные острова. Как не взять их под покровительство? Люди Соединенных Штатов совершенно правы, с
своей стороны.
«Если Япония откроет
свои порты для торговли всем нациям, — сказал я, — может быть, вы поспешите вместе с товарами
послать туда и ваши переводы Нового завета.
Впрочем, если заговоришь вот хоть с этим американским кэптеном, в синей куртке, который наступает на вас с сжатыми кулаками, с стиснутыми зубами и с зверским взглядом
своих глаз, цвета морской воды, он сейчас разожмет кулаки и начнет говорить, разумеется, о том, откуда
идет, куда, чем торгует, что выгоднее, привозить или вывозить и т. п.
Абелло
пошел к
своему отцу и, воротясь, велел закладывать карету.
Вечером я предложил в
своей коляске место французу, живущему в отели, и мы отправились далеко в поле, через С.-Мигель, оттуда заехали на Эскольту, в наше вечернее собрание, а потом к губернаторскому дому на музыку. На площади, кругом сквера, стояли экипажи. В них сидели гуляющие. Здесь большею частью гуляют сидя. Я не последовал этому примеру, вышел из коляски и
пошел бродить по площади.
Нельзя было Китаю жить долее, как он жил до сих пор. Он не
шел, не двигался, а только конвульсивно дышал, пав под бременем
своего истощения. Нет единства и целости, нет условий органической государственной жизни, необходимой для движения такого огромного целого. Политическое начало не скрепляет народа в одно нераздельное тело, присутствие религии не согревает тела внутри.
По временам мы видим берег, вдоль которого
идем к северу, потом опять туман скроет его. По ночам иногда слышится визг: кто говорит — сивучата пищат, кто — тюлени. Похоже на последнее, если только тюлени могут пищать, похоже потому, что днем иногда они целыми стаями играют у фрегата, выставляя
свои головы, гоняясь точно взапуски между собою. Во всяком случае, это водяные, как и сигнальщик Феодоров полагает.
Но их мало, жизни нет, и пустота везде. Мимо фрегата редко и робко скользят в байдарках полудикие туземцы. Только Афонька, доходивший в
своих охотничьих подвигах, через леса и реки, и до китайских, и до наших границ и говорящий понемногу на всех языках, больше смесью всех, между прочим и наречиями диких, не робея,
идет к нам и всегда норовит прийти к тому времени, когда команде раздают вино. Кто-нибудь поднесет и ему: он выпьет и не благодарит выпивши, не скажет ни слова, оборотится и уйдет.
Наш рейс по проливу на шкуне «Восток», между Азией и Сахалином, был всего третий со времени открытия пролива. Эта же шкуна уже ходила из Амура в Аян и теперь
шла во второй раз. По этому случаю, лишь только мы миновали пролив, торжественно, не в урочный час, была положена доска, заменявшая стол, на
свое место; в каюту вместо одиннадцати пришло семнадцать человек, учредили завтрак и выпили несколько бокалов шампанского.
В доме, принадлежащем Американской компании, которая имеет здесь
свой пакгауз с товарами (больше с бумажными и другими материями и тому подобными нужными для края предметами, которыми торговля
идет порядочная), комната просторная, в окнах слюда вместо стекол: светло и, говорят, тепло.
Товарищи мои и вьюки все уехали вперед; я оставил только
своего человека, и где чуть сносно — еду, где худо —
иду.
«А там есть какая-нибудь юрта, на том берегу, чтоб можно было переждать?» — спросил я. «Однако нет, — сказал он, — кусты есть… Да почто вам юрта?» — «Куда же чемоданы сложить, пока лошадей приведут?» — «А на берегу: что им доспеется? А не то так в лодке останутся: не азойно будет» (то есть: «Не тяжело»). Я задумался: провести ночь на пустом берегу вовсе не занимательно;
посылать ночью в город за лошадьми взад и вперед восемь верст — когда будешь под кровлей? Я поверил
свои сомнения старику.