Неточные совпадения
Я взглядом спросил кого-то: что это? «Англия», — отвечали мне. Я присоединился к толпе и молча,
с другими, стал пристально
смотреть на скалы. От
берега прямо к нам шла шлюпка; долго кувыркалась она в волнах, наконец пристала к борту. На палубе показался низенький, приземистый человек в синей куртке, в синих панталонах. Это был лоцман, вызванный для провода фрегата по каналу.
Он внес на чужие
берега свой костромской элемент и не разбавил его ни каплей чужого. На всякий обычай, непохожий на свой, на учреждение он
смотрел как на ошибку,
с большим недоброжелательством и даже
с презрением.
С этим же равнодушием он, то есть Фаддеев, — а этих Фаддеевых легион —
смотрит и на новый прекрасный
берег, и на невиданное им дерево, человека — словом, все отскакивает от этого спокойствия, кроме одного ничем не сокрушимого стремления к своему долгу — к работе, к смерти, если нужно.
Но я
с наслаждением путешественника
смотрел и на этот
берег, печальный образчик африканской природы.
Хотя наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней
с лишком не видали мы
берега. Самые бывалые и терпеливые из нас
с гримасой
смотрели на море, думая про себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг на друга почти не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал, что подадут к обеду, в котором часу тот или другой ляжет спать, даже нехотя заметишь, у кого сапог разорвался или панталоны выпачкались в смоле.
Шагах в пятидесяти оттуда, на вязком
берегу, в густой траве, стояли по колени в тине два буйвола. Они, склонив головы, пристально и робко
смотрели на эту толпу, не зная, что им делать. Их тут нечаянно застали: это было видно по их позе и напряженному вниманию,
с которым они сторожили минуту, чтоб уйти; а уйти было некуда: направо ли, налево ли, все надо проходить чрез толпу или идти в речку.
Но
с странным чувством
смотрю я на эти игриво-созданные, смеющиеся
берега: неприятно видеть этот сон, отсутствие движения. Люди появляются редко; животных не видать; я только раз слышал собачий лай. Нет людской суеты; мало признаков жизни. Кроме караульных лодок другие робко и торопливо скользят у
берегов с двумя-тремя голыми гребцами,
с слюнявым мальчишкой или остроглазой девчонкой.
Я остался и вслушивался в треск кузнечиков, доносившийся
с берега, в тихий плеск волн;
смотрел на игру фосфорических искр в воде и на дальние отражения береговых огней в зеркале залива.
Мы
с любопытством
смотрели на великолепные
берега пролива, мимо которых ехали.
«А что, если б у японцев взять Нагасаки?» — сказал я вслух, увлеченный мечтами. Некоторые засмеялись. «Они пользоваться не умеют, — продолжал я, — что бы было здесь, если б этим портом владели другие?
Посмотрите, какие места! Весь Восточный океан оживился бы торговлей…» Я хотел развивать свою мысль о том, как Япония связалась бы торговыми путями, через Китай и Корею,
с Европой и Сибирью; но мы подъезжали к
берегу. «Где же город?» — «Да вот он», — говорят. «Весь тут? за мысом ничего нет? так только-то?»
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи японцев, а сами, на парусах. Теперь ближе к
берегу. Я целый день
смотрел в трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи
с пушками на развалившихся станках. Видел я внутренность хижин: они без окон, только со входами; видел голых мужчин и женщин, тоже голых сверху до пояса: у них надета синяя простая юбка — и только. На порогах, как везде, бегают и играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.
Мы
с любопытством
смотрели на все: я искал глазами Китая, и шкипер искал кого-то
с нами вместе. «
Берег очень близко, не пора ли поворачивать?» —
с живостью кто-то сказал из наших. Шкипер схватился за руль, крикнул — мы быстро нагнулись, паруса перенесли на другую сторону, но шкуна не поворачивала; ветер ударил сильно — она все стоит: мы были на мели. «Отдай шкоты!» — закричали офицеры нашим матросам. Отдали, и шкуна, располагавшая лечь на бок, выпрямилась, но
с мели уже не сходила.
Я все время поминал вас, мой задумчивый артист: войдешь, бывало, утром к вам в мастерскую, откроешь вас где-нибудь за рамками, перед полотном, подкрадешься так, что вы, углубившись в вашу творческую мечту, не заметите, и
смотришь, как вы набрасываете очерк, сначала легкий, бледный, туманный; все мешается в одном свете: деревья
с водой, земля
с небом… Придешь потом через несколько дней — и эти бледные очерки обратились уже в определительные образы:
берега дышат жизнью, все ярко и ясно…
За городом дорога пошла
берегом. Я
смотрел на необозримый залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели в тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому зеленому лугу
с декорацией индийских деревень, прячущихся в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
Я
с фрегата
смотрю, как буруны стеною нападают на
берег, хлещут высоко и рассыпаются широкой белой бахромой.
«
Смотрите, бурунов совсем нет, ветер
с берега, — говорил он, — вам не придется по воде идти, ног не замочите, и зубы не заболят».
Берег с 37° пошел гористый; вдали видны громады пиков, один другого выше,
с такими сморщенными лбами, что
смотреть грустно.
Шкуна «Восток»,
с своим, как стрелы, тонким и стройным рангоутом, покачивалась, стоя на якоре, между крутыми, но зелеными
берегами Амура, а мы гуляли по прибрежному песку, чертили на нем прутиком фигуры, лениво
посматривали на шкуну и праздно ждали, когда скажут нам трогаться в путь, сделать последний шаг огромного пройденного пути: остается всего каких-нибудь пятьсот верст до Аяна, первого пристанища на
берегах Сибири.
Проберешься ли цело и невредимо среди всех этих искушений? Оттого мы задумчиво и нерешительно
смотрели на
берег и не торопились покидать гостеприимную шкуну. Бог знает, долго ли бы мы просидели на ней в виду красивых утесов, если б нам не были сказаны следующие слова: «Господа! завтра шкуна отправляется в Камчатку, и потому сегодня извольте перебраться
с нее», а куда — не сказано. Разумелось, на
берег.
Но в Аяне, по молодости лет его, не завелось гостиницы, и потому путешественники, походив по
берегу, купив что надобно, возвращаются обыкновенно спать на корабль. Я
посмотрел в недоумении на барона Крюднера, он на Афанасья, Афанасий на Тимофея, потом поглядели на князя Оболенского, тот на Тихменева, а этот на кучера Ивана Григорьева, которого князь Оболенский привез
с собою на фрегате «Диана», кругом Америки.
Неточные совпадения
Охотник, смотревший
с берега, долго протирал глаза, пока не убедился, что видит именно так, а не иначе. Корабль скрылся за поворотом, а он все еще стоял и
смотрел; затем, молча пожав плечами, отправился к своему медведю.
Пугачев
посмотрел на меня
с удивлением и ничего не отвечал. Оба мы замолчали, погрузясь каждый в свои размышления. Татарин затянул унылую песню; Савельич, дремля, качался на облучке. Кибитка летела по гладкому зимнему пути… Вдруг увидел я деревушку на крутом
берегу Яика,
с частоколом и
с колокольней, — и через четверть часа въехали мы в Белогорскую крепость.
Юношей он инстинктивно
берег свежесть сил своих, потом стал рано уже открывать, что эта свежесть рождает бодрость и веселость, образует ту мужественность, в которой должна быть закалена душа, чтоб не бледнеть перед жизнью, какова бы она ни была,
смотреть на нее не как на тяжкое иго, крест, а только как на долг, и достойно вынести битву
с ней.
17-го утром мы распрощались
с рекой Нахтоху и тронулись в обратный путь, к староверам. Уходя, я еще раз
посмотрел на море
с надеждой, не покажется ли где-нибудь лодка Хей-ба-тоу. Но море было пустынно. Ветер дул
с материка, и потому у
берега было тихо, но вдали ходили большие волны. Я махнул рукой и подал сигнал к выступлению. Тоскливо было возвращаться назад, но больше ничего не оставалось делать. Обратный путь наш прошел без всяких приключений.
Перед сумерками я еще раз сходил
посмотреть на воду. Она прибывала медленно, и, по-видимому, до утра не было опасения, что река выйдет из
берегов. Тем не менее я приказал уложить все имущество и заседлать мулов. Дерсу одобрил эту меру предосторожности. Вечером, когда стемнело,
с сильным шумом хлынул страшный ливень. Стало жутко.