Неточные совпадения
И люди тоже, даже незнакомые, в другое время недоступные, хуже судьбы, как будто сговорились уладить дело. Я был жертвой внутренней борьбы, волнений, почти изнемогал. «Куда это? Что я затеял?» И на
лицах других мне страшно было читать эти вопросы. Участие пугало меня. Я
с тоской смотрел, как пустела моя квартира, как из нее понесли мебель, письменный стол, покойное кресло, диван. Покинуть все это, променять на что?
В одном я — скромный чиновник, в форменном фраке, робеющий перед начальническим взглядом, боящийся простуды, заключенный в четырех стенах
с несколькими десятками похожих друг на друга
лиц, вицмундиров.
Не величавый образ Колумба и Васко де Гама гадательно смотрит
с палубы вдаль, в неизвестное будущее: английский лоцман, в синей куртке, в кожаных панталонах,
с красным
лицом, да русский штурман,
с знаком отличия беспорочной службы, указывают пальцем путь кораблю и безошибочно назначают день и час его прибытия.
Мудрено ли, что при таких понятиях я уехал от вас
с сухими глазами, чему немало способствовало еще и то, что, уезжая надолго и далеко, покидаешь кучу надоевших до крайности
лиц, занятий, стен и едешь, как я ехал, в новые, чудесные миры, в существование которых плохо верится, хотя штурман по пальцам рассчитывает, когда должны прийти в Индию, когда в Китай, и уверяет, что он был везде по три раза.
От этого могу сказать только — и то для того, чтоб избежать предполагаемого упрека, — что они прекрасны, стройны,
с удивительным цветом
лица, несмотря на то что едят много мяса, пряностей и пьют крепкие вина.
Цвет глаз и волос до бесконечности разнообразен: есть совершенные брюнетки, то есть
с черными как смоль волосами и глазами, и в то же время
с необыкновенною белизной и ярким румянцем; потом следуют каштановые волосы, и все-таки белое
лицо, и, наконец, те нежные
лица — фарфоровой белизны,
с тонкою прозрачною кожею,
с легким розовым румянцем, окаймленные льняными кудрями, нежные и хрупкие создания
с лебединою шеей,
с неуловимою грацией в позе и движениях,
с горделивою стыдливостью в прозрачных и чистых, как стекло, и лучистых глазах.
Едва станешь засыпать — во сне ведь другая жизнь и, стало быть, другие обстоятельства, — приснитесь вы, ваша гостиная или дача какая-нибудь; кругом знакомые
лица; говоришь, слушаешь музыку: вдруг хаос — ваши
лица искажаются в какие-то призраки; полуоткрываешь сонные глаза и видишь, не то во сне, не то наяву, половину вашего фортепиано и половину скамьи; на картине, вместо женщины
с обнаженной спиной, очутился часовой; раздался внезапный треск, звон — очнешься — что такое? ничего: заскрипел трап, хлопнула дверь, упал графин, или кто-нибудь вскакивает
с постели и бранится, облитый водою, хлынувшей к нему из полупортика прямо на тюфяк.
Пока мы шли к консулу, нас окружила толпа португальцев, очень пестрая и живописная костюмами,
с смуглыми
лицами, черными глазами, в шапочках, колпаках или просто
с непокрытой головой, красавцев и уродов, но больше красавцев.
Переход от качки и холода к покою и теплу был так ощутителен, что я
с радости не читал и не писал, позволял себе только мечтать — о чем? о Петербурге, о Москве, о вас? Нет, сознаюсь, мечты опережали корабль. Индия, Манила, Сандвичевы острова — все это вертелось у меня в голове, как у пьяного неясные
лица его собеседников.
Нужно ли вам поэзии, ярких особенностей природы — не ходите за ними под тропики: рисуйте небо везде, где его увидите, рисуйте
с торцовой мостовой Невского проспекта, когда солнце, излив огонь и блеск на крыши домов, протечет чрез Аничков и Полицейский мосты, медленно опустится за Чекуши; когда небо как будто задумается ночью, побледнеет на минуту и вдруг вспыхнет опять, как задумывается и человек, ища мысли: по
лицу на мгновенье разольется туман, и потом внезапно озарится оно отысканной мыслью.
От одной прогулки все измучились, изнурились; никто не был похож на себя: в поту, в пыли,
с раскрасневшимися и загорелыми
лицами; но все как нельзя более довольные: всякий видел что-нибудь замечательное.
Рассчитывали на дующие около того времени вестовые ветры, но и это ожидание не оправдалось. В воздухе мертвая тишина, нарушаемая только хлопаньем грота. Ночью
с 21 на 22 февраля я от жара ушел спать в кают-компанию и лег на диване под открытым люком. Меня разбудил неистовый топот, вроде трепака, свист и крики. На
лицо упало несколько брызг. «Шквал! — говорят, — ну, теперь задует!» Ничего не бывало, шквал прошел, и фрегат опять задремал в штиле.
Празднуя масленицу, они не могли не вспомнить катанья по льду и заменили его ездой друг на друге удачнее, нежели Петр Александрович икру заменил сардинами. Глядя, как забавляются, катаясь друг на друге, и молодые, и усачи
с проседью, расхохочешься этому естественному, национальному дурачеству: это лучше льняной бороды Нептуна и осыпанных мукой
лиц.
К нам наехали, по обыкновению, разные
лица,
с рекомендательными письмами от датских, голландских и прочих кораблей, портные, прачки мужеского пола и т. п.
Вот, например, на одной картинке представлена драка солдат
с контрабандистами: герои режут и колют друг друга, а
лица у них сохраняют такое спокойствие, какого в подобных случаях не может быть даже у англичан, которые тут изображены, что и составляет истинный комизм такого изображения.
Кроме черных и малайцев встречается много коричневых
лиц весьма подозрительного свойства, напоминающих не то голландцев, не то французов или англичан: это помесь этих народов
с африканками. Собственно же коренных и известнейших племен: кафрского, готтентотского и бушменского, особенно последнего, в Капштате не видать, кроме готтентотов — слуг и кучеров. Они упрямо удаляются в свои дикие убежища, чуждаясь цивилизации и оседлой жизни.
Нехороша — Бог
с ней: лет тридцати, figure chiffonne [
лицо в мелких морщинках — фр.].
Казенные земли приобретаются частными
лицами с платою по два шиллинга за акр, считая в моргене два акра.
Первый встретил нас у дверей баран, который метил во всякого из нас рогами, когда мы проходили мимо его, за ним в дверях показался хозяин, голландец, невысокого роста,
с беспечным
лицом.
Тут я разглядел другого кучера: этот был небольшого роста,
с насмешливым и решительным выражением в
лице.
Гляжу и не могу разглядеть, кто еще сидит
с ними: обезьяна не обезьяна, но такое же маленькое существо,
с таким же маленьким, смуглым
лицом, как у обезьяны, одетое в большое пальто и широкую шляпу.
Они ласково смотрели на нас и походили, в своих, старинного покроя, платьях,
с бледными
лицами и грустными взглядами, на полинявшие портреты добрых предков.
За столом было новое
лицо: пожилой, полный человек
с румяным, добрым, смеющимся
лицом.
Не успели мы расположиться в гостиной, как вдруг явились, вместо одной, две и даже две
с половиною девицы: прежняя, потом сестра ее, такая же зрелая дева, и еще сестра, лет двенадцати. Ситцевое платье исчезло, вместо него появились кисейные спенсеры,
с прозрачными рукавами, легкие из муслинь-де-лень юбки. Сверх того, у старшей была синева около глаз, а у второй на носу и на лбу по прыщику; у обеих вид невинности на
лице.
У этих племен
лицо большею частью круглое,
с правильными чертами,
с выпуклым лбом и щеками,
с толстыми губами; волосы, сравнительно
с другими, длинны, хотя и курчавы.
Вывели и прочих бушменов: точно такие же малорослые, загнанные,
с бессмысленным
лицом, старички, хотя им было не более как по тридцати лет.
К обеду, то есть часов в пять, мы, запыленные, загорелые, небритые, остановились перед широким крыльцом «Welch’s hotel» в Капштате и застали в сенях толпу наших. Каролина была в своей рамке, в своем черном платье, которое было ей так к
лицу,
с сеточкой на голове. Пошли расспросы, толки, новости
с той и
с другой стороны. Хозяйки встретили нас, как старых друзей.
У ней круглое смугло-желтое
лицо, темно-карие глаза,
с выражением доброты, и маленькая стройная нога.
Я вспомнил, что некоторые из моих товарищей, видевшие уже Сейоло, говорили, что жена у него нехороша собой,
с злым
лицом и т. п., и удивлялся, как взгляды могут быть так различны в определении даже наружности женщины! «Видели Сейоло?» —
с улыбкой спросил нас Вандик.
Я хотел было напомнить детскую басню о лгуне; но как я солгал первый, то мораль была мне не к
лицу. Однако ж пора было вернуться к деревне. Мы шли
с час все прямо, и хотя шли в тени леса, все в белом
с ног до головы и легком платье, но было жарко. На обратном пути встретили несколько малайцев, мужчин и женщин. Вдруг до нас донеслись знакомые голоса. Мы взяли направо в лес, прямо на голоса, и вышли на широкую поляну.
Купец, седой китаец, в синем халате,
с косой, в очках и туфлях, да два приказчика, молодые,
с длинными-предлинными, как черные змеи, косами,
с длинными же, смугло-бледными, истощенными
лицами и
с ногтистыми, как у птиц когти, пальцами.
Утро. Солнце блещет, и все блещет
с ним. Какие картины вокруг! Какая жизнь, суматоха, шум! Что за
лица! Какие языки! Кругом нас острова, все в зелени; прямо, за лесом мачт, на возвышенностях, видны городские здания.
Не было возможности дойти до вершины холма, где стоял губернаторский дом: жарко, пот струился по
лицам. Мы полюбовались
с полугоры рейдом, городом, которого европейская правильная часть лежала около холма, потом велели скорее вести себя в отель, под спасительную сень, добрались до балкона и заказали завтрак, но прежде выпили множество содовой воды и едва пришли в себя. Несмотря на зонтик, солнце жжет без милосердия ноги, спину, грудь — все, куда только падает его луч.
Вот выступают, в белых кисейных халатах, персияне; вот парси
с бледным, матовым цветом
лица и лукавыми глазами; далее армянин в европейском пальто; там карета промчалась
с китайцами из лавок в их квартал; тут англичанин едет верхом.
Мы
с бароном делали наблюдения над всеми сидевшими за столом
лицами, которые стеклись
с разных концов мира «для стяжаний», и тихонько сообщали друг другу свои замечания.
В самом деле, тонкий, нежный, матовый цвет кожи, голубые глаза,
с трепещущей влагой задумчивости, кудри мягкие, как лен, легкие, грациозно вьющиеся и осеняющие нежное
лицо; голос тихий.
Как ни приятно любоваться на страстную улыбку красавицы
с влажными глазами,
с полуоткрытым, жарко дышащим ртом,
с волнующейся грудью; но видеть перед собой только это
лицо, и никогда не видеть на нем ни заботы, ни мысли, ни стыдливого румянца, ни печали — устанешь и любоваться.
Между идолами стоит Будда,
с своими двумя прислужниками, и какая-то богиня, еще два другие идола — все
с чудовищно-безобразными
лицами.
Все это сделано. Город Виктория состоит из одной, правда, улицы, но на ней почти нет ни одного дома; я ошибкой сказал выше домы: это все дворцы, которые основаниями своими купаются в заливе. На море обращены балконы этих дворцов, осененные теми тощими бананами и пальмами, которые видны
с рейда и которые придают такой же эффект пейзажу, как принужденная улыбка грустному
лицу.
Несмотря на длинные платья, в которые закутаны китаянки от горла до полу, я случайно, при дуновении ветра, вдруг увидел хитрость. Женщины,
с оливковым цветом
лица и
с черными, немного узкими глазами, одеваются больше в темные цвета.
С прической а la chinoise и роскошной кучей черных волос, прикрепленной на затылке большой золотой или серебряной булавкой, они не неприятны на вид.
Луна светила им прямо в
лицо: одна была старуха, другая лет пятнадцати, бледная,
с черными, хотя узенькими, но прекрасными глазами; волосы прикреплены на затылке серебряной булавкой.
Вот отец Аввакум, бледный и измученный бессонницей, вышел и сел в уголок на кучу снастей; вот и другой и третий, все невыспавшиеся,
с измятыми
лицами. Надо было держаться обеими руками: это мне надоело, и я ушел в свой любимый приют, в капитанскую каюту.
Голова вся бритая, как и
лицо, только
с затылка волосы подняты кверху и зачесаны в узенькую, коротенькую, как будто отрубленную косичку, крепко лежавшую на самой маковке. Сколько хлопот за такой хитрой и безобразной прической! За поясом у одного, старшего, заткнуты были две сабли, одна короче другой. Мы попросили показать и нашли превосходные клинки.
Например, не могли вовсе сидеть в каюте, беспрестанно отирали пот
с головы и
лица, отдувались и обмахивались веерами.
Оппер-баниосы, один худой,
с приятным
лицом,
с выдавшеюся верхнею челюстью и большими зубами, похожими на клыки, как у многих японцев.
Другой рябоватый,
с умным
лицом и
с такою же челюстью, как у первого.
По-японски их зовут гокейнсы. Они старшие в городе, после губернатора и секретарей его,
лица. Их повели на ют, куда принесли стулья; гокейнсы сели, а прочие отказались сесть, почтительно указывая на них. Подали чай, конфект, сухарей и сладких пирожков. Они выпили чай, покурили, отведали конфект и по одной завернули в свои бумажки, чтоб взять
с собой; даже спрятали за пазуху по кусочку хлеба и сухаря. Наливку пили
с удовольствием.
Как им ни противно быть в родстве
с китайцами, как ни противоречат этому родству некоторые резкие отличия одних от других, но всякий раз, как поглядишь на оклад и черты их
лиц, скажешь, что японцы и китайцы близкая родня между собою.
Но я готов отстаивать свое мнение, теперь особенно, когда я только что расстался
с китайцами, когда черты
лиц их так живы в моей памяти и когда я вижу другие, им подобные.
Я не знаю его имени: он принадлежал к свите и не входил
с баниосами в каюту, куда, по тесноте и жару, впускались немногие, только необходимые
лица.