Неточные совпадения
Плавание становилось однообразно и, признаюсь, скучновато: все серое небо, да желтое
море, дождь со снегом или снег с дождем — хоть кому надоест. У меня
уж заболели зубы и висок. Ревматизм напомнил о себе живее, нежели когда-нибудь. Я слег и несколько дней пролежал, закутанный в теплые одеяла, с подвязанною щекой.
Да, несколько часов пробыть на
море скучно, а несколько недель — ничего, потому что несколько недель
уже есть капитал, который можно употребить в дело, тогда как из нескольких часов ничего не сделаешь.
«Поверьте, — продолжал он, — что если б я среди
моря умирал от жажды, я бы отдал вам последний стакан: вы верите этому?» — «Да», —
уже нерешительно отвечал я, начиная подозревать, что не получу воды.
Так, например, я не постиг
уже поэзии
моря, может быть, впрочем, и оттого, что я еще не видал ни «безмолвного», ни «лазурного»
моря и, кроме холода, бури и сырости, ничего не знаю.
Эта качка напоминала мне пока наши похождения в Балтийском и Немецком
морях — не больше. Не привыкать
уже было засыпать под размахи койки взад и вперед, когда голова и ноги постепенно поднимаются и опускаются. Я кое-как заснул, и то с грехом пополам: но не один раз будил меня стук, топот людей, суматоха с парусами.
Уж такое сердитое
море здесь!» — прибавил он, глядя с непростительным равнодушием в окно, как волны вставали и падали, рассыпаясь пеною и брызгами.
Небо и
море серые. А ведь это
уж испанское небо! Мы были в 30-х градусах ‹северной› широты. Мы так были заняты, что и не заметили, как миновали Францию, а теперь огибали Испанию и Португалию. Я, от нечего делать, любил уноситься мысленно на берега, мимо которых мы шли и которых не видали.
Португальцы поставили носилки на траву. «Bella vischta, signor!» — сказали они. В самом деле, прекрасный вид! Описывать его смешно.
Уж лучше снять фотографию: та, по крайней мере, передаст все подробности. Мы были на одном из уступов горы, на половине ее высоты… и того нет: под ногами нашими целое
море зелени, внизу город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди и животные, а дальше вовсе не игрушка — океан; на рейде опять игрушки — корабли, в том числе и наш.
Я не обогнул еще и четверти, а между тем мне захотелось
уже побеседовать с вами на необъятной дали, среди волн, на рубеже Атлантического, Южнополярного и Индийского
морей, когда вокруг все спит, кроме вахтенного офицера, меня и океана.
Каждый день во всякое время смотрел я на небо, на солнце, на
море — и вот мы
уже в 140 ‹южной› широты, а небо все такое же, как у нас, то есть повыше, на зените, голубое, к горизонту зеленоватое.
Море уже отзывалось землей, несло на себе ее следы; бешено кидаясь на берега, оно оставляет рыб, ракушки и уносит песок, землю и прочее.
После
уж, качаясь в штилях китайских
морей или несомые плавно попутным муссоном, мы поняли, отчего ходят далеко джонки.
Пишу теперь в
море и не знаю, когда и где отправлю письмо; разве из Китая; но в Китай мы пойдем
уже из Японии.
После
уже, в
море, окажется, что говядина похожа вкусом на телятину, телятина — на рыбу, рыба — на зайца, а все вместе ни на что не похоже.
А между тем наступал опять вечер с нитями огней по холмам, с отражением холмов в воде, с фосфорическим блеском
моря, с треском кузнечиков и криком гребцов «Оссильян, оссильян!» Но это
уж мало заняло нас: мы привыкли, ознакомились с местностью, и оттого шканцы и ют тотчас опустели, как только буфетчики, Янцен и Витул, зазвенели стаканами, а вестовые, с фуражками в руках, подходили то к одному, то к другому с приглашением «Чай кушать».
А бухта отличная: на берегу видна деревня и ряд террас, обработанных до последней крайности, до самых вершин утесов и вплоть до крутых обрывов к
морю, где
уже одни каменья стоймя опускаются в океан и где никакая дикая коза не влезет туда.
Мы углубились
уже далеко в залив, а дым от выстрелов все еще ленивым узором крался по воде, направляясь тихонько к
морю.
Дорога пошла в гору. Жарко. Мы сняли пальто: наши
узкие костюмы, из сукна и других плотных материй, просто невозможны в этих климатах. Каков жар должен быть летом! Хорошо еще, что ветер с
моря приносит со всех сторон постоянно прохладу! А всего в 26-м градусе широты лежат эти благословенные острова. Как не взять их под покровительство? Люди Соединенных Штатов совершенно правы, с своей стороны.
Моря уже не видать: оно со всех сторон заперто берегами; от волнения безопасно, а бассейн огромный.
Я пошел берегом к баркасу, который ушел за мыс, почти к
морю, так что пришлось идти версты три. Вскоре ко мне присоединились барон Шлипенбах и Гошкевич, у которого в сумке шевелилось что-то живое:
уж он успел набрать всякой всячины; в руках он нес пучок цветов и травы.
«Отдай якорь!» — раздалось для нас в последний раз, и сердце замерло и от радости, что ступаешь на твердую землю, чтоб
уже с нею не расставаться, и от сожаления, что прощаешься с
морем, чтобы к нему не возвращаться более.
Фрегат «Диана»
уже пришел на смену «Палладе», которая отслужила свой срок, состарелась и притом избита была вытерпенными нами штормами, особенно у мыса Доброй Надежды, и ураганом в Китайском
море.
Но зато мелькают между ними — очень редко, конечно, — и другие — с натяжкой, с насилием языка. Например, моряки пишут: «Такой-то фрегат где-нибудь в бухте стоял «мористо»: это
уже не хорошо, но еще хуже выходит «мористее», в сравнительной степени. Не морскому читателю, конечно, в голову не придет, что «мористо» значит близко, а «мористее» — ближе к открытому
морю, нежели к берегу.
Так как мы могли встретить ее или французские суда в
море, — и, может быть,
уже с известиями об открытии военных действий, — то у нас готовились к этой встрече и приводили фрегат в боевое положение. Капитан поговаривал о том, что в случае одоления превосходными неприятельскими силами необходимо-де поджечь пороховую камеру и взорваться.
Неточные совпадения
Постой!
уж скоро странничек // Доскажет быль афонскую, // Как турка взбунтовавшихся // Монахов в
море гнал, // Как шли покорно иноки // И погибали сотнями — // Услышишь шепот ужаса, // Увидишь ряд испуганных, // Слезами полных глаз!
Едва увидел он массу воды, как в голове его
уже утвердилась мысль, что у него будет свое собственное
море.
Не говорю
уже о тех подводных течениях, которые двинулись в стоячем
море народа и которые ясны для всякого непредубежденного человека; взгляни на общество в тесном смысле.
Переодевшись без торопливости (он никогда не торопился и не терял самообладания), Вронский велел ехать к баракам. От бараков ему
уже были видны
море экипажей, пешеходов, солдат, окружавших гипподром, и кипящие народом беседки. Шли, вероятно, вторые скачки, потому что в то время, как он входил в барак, он слышал звонок. Подходя к конюшне, он встретился с белоногим рыжим Гладиатором Махотина, которого в оранжевой с синим попоне с кажущимися огромными, отороченными синим ушами вели на гипподром.
Волны
моря бессознательной жизни стали
уже сходиться над его головой, как вдруг, — точно сильнейший заряд электричества был разряжен в него, — он вздрогнул так, что всем телом подпрыгнул на пружинах дивана и, упершись руками, с испугом вскочил на колени.