Пока
читали бумаги, я всматривался в лица губернатора и его придворных, занимаясь сортировкою физиономий на смышленые, живые, вовсе глупые или только затупелые от недостатка умственного движения.
Хагивари, с видом притворного удивления,
прочел бумагу, подал ее Саброски, тот прочел, передал дальше, и так она дошла до Кичибе.
Неточные совпадения
Воцарилось глубочайшее молчание. Губернатор вынул из лакированного ящика
бумагу и начал
читать чуть слышным голосом, но внятно. Только что он кончил, один старик лениво встал из ряда сидевших по правую руку, подошел к губернатору, стал, или, вернее, пал на колени, с поклоном принял
бумагу, подошел к Кичибе, опять пал на колени, без поклона подал
бумагу ему и сел на свое место.
В
бумаге заключалось согласие горочью принять письмо. Только было, на вопрос адмирала, я разинул рот отвечать, как губернатор взял другую
бумагу, таким же порядком
прочел ее; тот же старик, секретарь, взял и передал ее, с теми же церемониями, Кичибе. В этой второй
бумаге сказано было, что «письмо будет принято, но что скорого ответа на него быть не может».
Весь день и вчера всю ночь писали
бумаги в Петербург; не до посетителей было, между тем они приезжали опять предложить нам стать на внутренний рейд. Им сказано, что хотим стать дальше, нежели они указали. Они поехали предупредить губернатора и завтра хотели быть с ответом. О береге все еще ни слова: выжидают, не уйдем ли. Вероятно, губернатору велено не отводить места, пока в Едо не
прочтут письма из России и не узнают, в чем дело, в надежде, что, может быть, и на берег выходить не понадобится.
Адмирал не может видеть праздного человека; чуть увидит кого-нибудь без дела, сейчас что-нибудь и предложит: то
бумагу написать, а казалось, можно бы morgen, morgen, nur nicht heute, кому посоветует
прочесть какую-нибудь книгу; сам даже возьмет на себя труд выбрать ее в своей библиотеке и укажет, что
прочесть или перевести из нее.
Чтоб занять его чем-нибудь, пока адмирал
читал привезенную им
бумагу, я показывал ему разные картинки, между прочим прошлогодних женских мод.
Он мне показал
бумаги, какие сам писал до моего приезда в Лондон. Я
прочитал и увидел, что… ни за что не напишу так, как они написаны, то есть таким строгим, точным и сжатым стилем: просто не умею!
Погляжу в одну, в другую
бумагу или книгу, потом в шканечный журнал и
читаю: «Положили марсель на стеньгу», «взяли грот на гитовы», «ворочали оверштаг», «привели фрегат к ветру», «легли на правый галс», «шли на фордевинд», «обрасопили реи», «ветер дул NNO или SW».
А так как начальство его было тут же, то тут же и
прочел бумагу вслух всем собравшимся, а в ней полное описание всего преступления во всей подробности: «Как изверга себя извергаю из среды людей, Бог посетил меня, — заключил бумагу, — пострадать хочу!» Тут же вынес и выложил на стол все, чем мнил доказать свое преступление и что четырнадцать лет сохранял: золотые вещи убитой, которые похитил, думая отвлечь от себя подозрение, медальон и крест ее, снятые с шеи, — в медальоне портрет ее жениха, записную книжку и, наконец, два письма: письмо жениха ее к ней с извещением о скором прибытии и ответ ее на сие письмо, который начала и не дописала, оставила на столе, чтобы завтра отослать на почту.
Несмотря на присутствие комиссара, жандарм нас не пустил, а вызвал чиновника, который,
прочитав бумагу, оставил квартального в коридоре, а меня просил идти за ним.
— А я почем знаю! — крикнула матушка,
прочитав бумагу, — на лбу-то у тебя не написано, что ты племянник! Может быть, пачпорт-то у тебя фальшивый? Может, ты беглый солдат! Убил кого-нибудь, а пачпорт украл!
Неточные совпадения
Хлестаков. Хорошо, хоть на
бумаге. Мне очень будет приятно. Я, знаете, этак люблю в скучное время
прочесть что-нибудь забавное… Как ваша фамилия? я все позабываю.
Она молча пристально смотрела на него, стоя посреди комнаты. Он взглянул на нее, на мгновенье нахмурился и продолжал
читать письмо. Она повернулась и медленно пошла из комнаты. Он еще мог вернуть ее, но она дошла до двери, он всё молчал, и слышен был только звук шуршания перевертываемого листа
бумаги.
Окончив письма, Степан Аркадьич придвинул к себе
бумаги из присутствия, быстро перелистовал два дела, большим карандашом сделал несколько отметок и, отодвинув дела, взялся за кофе; за кофеем он развернул еще сырую утреннюю газету и стал
читать ее.
Как передать мои страдания в то время, когда бабушка начала
читать вслух мое стихотворение и когда, не разбирая, она останавливалась на середине стиха, чтобы с улыбкой, которая тогда мне казалась насмешливою, взглянуть на папа, когда она произносила не так, как мне хотелось, и когда, по слабости зрения, не дочтя до конца, она передала
бумагу папа и попросила его
прочесть ей все сначала?
Против моего ожидания, оказалось, что, кроме двух стихов, придуманных мною сгоряча, я, несмотря на все усилия, ничего дальше не мог сочинить. Я стал
читать стихи, которые были в наших книгах; но ни Дмитриев, ни Державин не помогли мне — напротив, они еще более убедили меня в моей неспособности. Зная, что Карл Иваныч любил списывать стишки, я стал потихоньку рыться в его
бумагах и в числе немецких стихотворений нашел одно русское, принадлежащее, должно быть, собственно его перу.