Неточные совпадения
«Да как
вы там будете ходить — качает?» — спрашивали люди, которые находят,
что если заказать карету не у такого-то каретника, так уж в ней качает.
«О
чем вы плачете?» — спросил я.
«Мне просто жаль,
что вы едете бог знает куда».
«Я понял бы ваши слезы, если б это были слезы зависти, — сказал я, — если б
вам было жаль,
что на мою, а не на вашу долю выпадает быть там, где из нас почти никто не бывает, видеть чудеса, о которых здесь и мечтать трудно,
что мне открывается вся великая книга, из которой едва кое-кому удается прочесть первую страницу…» Я говорил ей хорошим слогом.
Подумайте,
что ожидает
вас,
чего вы натерпитесь, сколько шансов не воротиться!..
«Отошлите это в ученое общество, в академию, — говорите
вы, — а беседуя с людьми всякого образования, пишите иначе. Давайте нам чудес, поэзии, огня, жизни и красок!» Чудес, поэзии! Я сказал,
что их нет, этих чудес: путешествия утратили чудесный характер. Я не сражался со львами и тиграми, не пробовал человеческого мяса. Все подходит под какой-то прозаический уровень.
«
Что это,
вас, кажется, травит?» — говорит ему другой.
«
Вы курите в качку сигару и ожидаете после этого,
что вас укачает: напрасно!» — сказал мне один из спутников.
«
Что ж
вы делали десять дней?» — спросите
вы.
Скажу
вам по секрету,
что Фаддеев изловчился как-то обманывать бдительность Терентьева, трюмного унтер-офицера, и из-под носа у него таскал из систерн каждое утро по кувшину воды мне на умыванье.
«Нет, извольте сказать,
чем он нехорош, я требую этого, — продолжает он, окидывая всех взглядом, — двадцать человек обедают, никто слова не говорит,
вы один только…
Господа, я спрашиваю
вас —
чем нехорош суп?
«
Что вы там шепчете, позвольте спросить?» — строго спросит он.
«
Вам что за дело?» — «Может быть, что-нибудь насчет стола, находите,
что это нехорошо, дорого, так снимите с меня эту обязанность: я ценю ваше доверие, но если я мог возбудить подозрения, недостойные
вас и меня, то я готов отказаться…» Он даже встанет, положит салфетку, но общий хохот опять усадит его на место.
«Поверьте, — продолжал он, —
что если б я среди моря умирал от жажды, я бы отдал
вам последний стакан:
вы верите этому?» — «Да», — уже нерешительно отвечал я, начиная подозревать,
что не получу воды.
Вы, может быть, подумаете,
что я не желаю, не хочу… (и он пролил поток синонимов).
«
Вы говорите,
что Фаддеев таскал воду тихонько», — сказал он.
— «
Вам мало кажется,
что его Терентьев попотчевал лопарем, — заметил я, —
вы еще хотите прибавить?
Знаете
что, — перебил он, — пусть он продолжает потихоньку таскать по кувшину, только, ради Бога, не больше кувшина: если его Терентьев и поймает, так
что ж ему за важность,
что лопарем ударит или затрещину даст: ведь это не всякий день…» — «А если Терентьев скажет
вам, или
вы сами поймаете, тогда…» — «Отправлю на бак!» — со вздохом прибавил Петр Александрович.
Здесь прилагаю два письма к
вам, которые я не послал из Англии, в надежде,
что со временем успею дополнить их наблюдениями над тем,
что видел и слышал в Англии, и привести все в систематический порядок, чтобы представить
вам удовлетворительный результат двухмесячного пребывания нашего в Англии.
Мудрено ли,
что при таких понятиях я уехал от
вас с сухими глазами,
чему немало способствовало еще и то,
что, уезжая надолго и далеко, покидаешь кучу надоевших до крайности лиц, занятий, стен и едешь, как я ехал, в новые, чудесные миры, в существование которых плохо верится, хотя штурман по пальцам рассчитывает, когда должны прийти в Индию, когда в Китай, и уверяет,
что он был везде по три раза.
Сам я только
что собрался обещать
вам — не писать об Англии, а
вы требуете, чтоб я писал, сердитесь,
что до сих пор не сказал о ней ни слова.
Ужели
вам не наскучило слушать и читать,
что пишут о Европе и из Европы, особенно о Франции и Англии?
Прикажете повторить,
что туннель под Темзой очень… не знаю,
что сказать о нем: скажу — бесполезен,
что церковь Св. Павла изящна и громадна,
что Лондон многолюден,
что королева до сих пор спрашивает позволения лорда-мэра проехать через Сити и т. д. Не надо этого: не правда ли,
вы все это знаете?
Это описание достойно времен кошихинских, скажете
вы, и будете правы, как и я буду прав, сказав,
что об Англии и англичанах мне писать нечего, разве вскользь, говоря о себе, когда придется к слову.
К этому еще прибавьте,
что всякую покупку, которую нельзя положить в карман,
вам принесут на дом, и почти всегда прежде, нежели
вы сами воротитесь.
Он уж похоронен, а они до сих пор ходят осматривать —
что вы думаете? мостки, построенные в церкви Св.
Между тем общее впечатление, какое производит наружный вид Лондона, с циркуляциею народонаселения, странно: там до двух миллионов жителей, центр всемирной торговли, а
чего бы
вы думали не заметно? — жизни, то есть ее бурного брожения.
Торговля видна, а жизни нет: или
вы должны заключить,
что здесь торговля есть жизнь, как оно и есть в самом деле.
Вы можете упрекнуть меня,
что, говоря обо всем,
что я видел в Англии, от дюка Веллингтона до высиживаемых парами цыплят, я ничего не сказал о женщинах.
Этого я не видал: я не проникал в семейства и знаю только понаслышке и по весьма немногим признакам, между прочим по тому,
что англичанин, когда хочет познакомиться с
вами покороче, оказать особенное внимание, зовет
вас к себе, в свое святилище, обедать: больше уж он сделать не в состоянии.
Вот тут я вспомнил все проведенные с
вами двадцать четвертые декабря; живо себе воображал,
что у
вас в зале и светло, и тепло и
что я бы теперь сидел там с тем, с другим, с той, другой…
И
вы видите,
что эти уклонения здесь оправдываются, а ваши абсолютные истины нет.
Вам неловко, потому
что нельзя же заставить себя верить в уклонения или в местную истину, хотя она и оправдывается необходимостью.
«
Что вы нейдете сюда?» — ласково говорит ему голос из другой комнаты.
Но… однако…
что вы скажете, друзья мои, прочитав это… эту… это письмо из Англии? куда я заехал?
что описываю? скажете, конечно,
что я повторяюсь,
что я… не выезжал…
Я ведь уж сказал
вам,
что искомый результат путешествия — это параллель между чужим и своим.
Вы уже знаете,
что мы идем не вокруг Горна, а через мыс Доброй Надежды, потом через Зондский пролив, оттуда к Филиппинским островам и, наконец, в Китай и Японию.
Когда услышите вой ветра с запада, помните,
что это только слабое эхо того зефира, который треплет нас, а задует с востока, от
вас, пошлите мне поклон — дойдет. Но уж пристал к борту бот, на который ссаживают лоцмана. Спешу запечатать письмо. Еще последнее «прости»! Увидимся ли? В путешествии, или походе, как называют мои товарищи, пока еще самое лучшее для меня — надежда воротиться.
Я, кажется, писал
вам,
что мне дали другую каюту, вверху на палубе.
Едва станешь засыпать — во сне ведь другая жизнь и, стало быть, другие обстоятельства, — приснитесь
вы, ваша гостиная или дача какая-нибудь; кругом знакомые лица; говоришь, слушаешь музыку: вдруг хаос — ваши лица искажаются в какие-то призраки; полуоткрываешь сонные глаза и видишь, не то во сне, не то наяву, половину вашего фортепиано и половину скамьи; на картине, вместо женщины с обнаженной спиной, очутился часовой; раздался внезапный треск, звон — очнешься —
что такое? ничего: заскрипел трап, хлопнула дверь, упал графин, или кто-нибудь вскакивает с постели и бранится, облитый водою, хлынувшей к нему из полупортика прямо на тюфяк.
«
Что же
вы чай нейдете пить?» — сказал он.
Откроешь глаза и увидишь,
что каболка, банник, Терентьев — все на своем месте; а ваз, цветов и
вас, милые женщины, — увы, нет!
«Боже мой! кто это выдумал путешествия? — невольно с горестью воскликнул я, — едешь четвертый месяц, только и видишь серое небо и качку!» Кто-то засмеялся. «Ах, это
вы!» — сказал я, увидя,
что в каюте стоит, держась рукой за потолок, самый высокий из моих товарищей, К. И. Лосев. «Да право! — продолжал я, — где же это синее море, голубое небо да теплота, птицы какие-то да рыбы, которых, говорят, видно на самом дне?» На ропот мой как тут явился и дед.
— Дайте пройти Бискайскую бухту — вот и будет
вам тепло! Да погодите еще, и тепло наскучит: будете вздыхать о холоде.
Что вы все сидите? Пойдемте.
—
Что вы? посмотрите: отлично!
«А! это
вы, милый мой сосед?» — «
Что вы делаете?» — спросил он.
А скажите-ка,
что вы нездоровы,
что у
вас, например, человек двадцать-тридцать больных лихорадкой, так
вас очень учтиво попросят не съезжать на берег и как можно скорее удалиться.
«А это
вы? — сказал я, —
что вы так невеселы?» — «Да вот поглядите, — отвечал он, указывая на быка, которого я в толпе народа и не заметил, —
что это за бык?