Неточные совпадения
Он просыпается по будильнику. Умывшись посредством машинки и надев вымытое паром белье, он садится к
столу, кладет ноги в назначенный для того
ящик, обитый мехом, и готовит себе, с помощью пара же, в три секунды бифштекс или котлету и запивает чаем, потом принимается за газету. Это тоже удобство — одолеть лист «Times» или «Herald»: иначе он будет глух и нем целый день.
Когда отдали письмо Бабa-Городзаймону, он развязал деревянный лакированный
ящик, поставил его на
стол, принял письмо обеими руками, поднял его, в знак уважения, ко лбу, положил в
ящик и завязал опять в платок, украшенный губернаторскими гербами.
Наконец кончился обед. Все унесли и чрез пять минут подали чай и конфекты в знакомых уже нам
ящиках. Там были подобия бамбуковых ветвей из леденца, лент, сердец, потом рыбы, этой альфы и омеги японского
стола, от нищего до вельможи, далее какой-то тертый горошек с сахарным песком и рисовые конфекты.
Чрез час каюты наши завалены были
ящиками: в большом рыба, что подавали за
столом, старая знакомая, в другом сладкий и очень вкусный хлеб, в третьем конфекты. «Вынеси рыбу вон», — сказал я Фаддееву. Вечером я спросил, куда он ее дел? «Съел с товарищами», — говорит. «Что ж, хороша?» «Есть душок, а хороша», — отвечал он.
Часов в 11 приехали баниосы с подарками от полномочных адмиралу. Все вещи помещались в простых деревянных
ящиках, а
ящики поставлены были на деревянных же подставках, похожих на носилки с ножками. Эти подставки заменяют отчасти наши
столы. Японцам кажется неуважительно поставить подарок на пол. На каждом
ящике положены были свертки бумаги, опять с символом «прилипчивости».
Тут стояло двое-трое столовых часов, коробка с перчатками, несколько
ящиков с вином, фортепьяно; лежали материи, висели золотые цепочки, теснились в куче этажерки, красивые столики, шкапы и диваны, на окнах вазы, на
столе какая-то машина, потом бумага, духи.
Он, с радости, прислал в подарок от себя множество картофелю, рыбы, лакированный
стол и
ящик.
Он мог бы не говорить этого, череп его блестел, как тыква, окропленная росою. В кабинете редактор вытер лысину, утомленно сел за стол, вздохнув, открыл средний
ящик стола и положил пред Самгиным пачку его рукописей, — все это, все его жесты Клим видел уже не раз.
Стало темно и холодно, он закрыл окно, зажёг лампу и, не выпуская её из руки, сел за стол — с жёлтой страницы развёрнутой книги в глаза бросилась строка: «выговаривать гладко, а не ожесточать», занозой вошла в мозг и не пускала к себе ничего более. Тогда он вынул из
ящика стола свои тетради, начал перелистывать их.
Он молчал, трудясь над задачей, которую я поставил ему ферзью и конем. Внезапно он смешал фигуры и объявил, что проиграл партию. Так повторилось два раза; наконец я обманул его ложной надеждой и объявил мат в семь ходов. Гез был красен от раздражения. Когда он ссыпал шахматы в
ящик стола, его руки дрожали.
Неточные совпадения
Анна, думавшая, что она так хорошо знает своего мужа, была поражена его видом, когда он вошел к ней. Лоб его был нахмурен, и глаза мрачно смотрели вперед себя, избегая ее взгляда; рот был твердо и презрительно сжат. В походке, в движениях, в звуке голоса его была решительность и твердость, каких жена никогда не видала в нем. Он вошел в комнату и, не поздоровавшись с нею, прямо направился к ее письменному
столу и, взяв ключи, отворил
ящик.
У письменного
стола была стойка с обозначенными золотыми ярлыками
ящиками различного рода дел.
В большой комнате на крашеном полу крестообразно лежали темные ковровые дорожки, стояли кривоногие старинные стулья, два таких же
стола; на одном из них бронзовый медведь держал в лапах стержень лампы; на другом возвышался черный музыкальный
ящик; около стены, у двери, прижалась фисгармония, в углу — пестрая печь кузнецовских изразцов, рядом с печью — белые двери;
Она стала для него чем-то вроде
ящика письменного
стола, —
ящика, в который прячут интимные вещи; стала ямой, куда он выбрасывал сор своей души. Ему казалось, что, высыпая на эту женщину слова, которыми он с детства оброс, как плесенью, он постепенно освобождается от их липкой тяжести, освобождает в себе волевого, действенного человека. Беседы с Никоновой награждали его чувством почти физического облегчения, и он все чаще вспоминал Дьякона:
Странно и обидно было видеть, как чужой человек в мундире удобно сел на кресло к
столу, как он выдвигает
ящики, небрежно вытаскивает бумаги и читает их, поднося близко к тяжелому носу, тоже удобно сидевшему в густой и, должно быть, очень теплой бороде.