Неточные совпадения
И если на дворе дрались петухи или голуби, она, бросив работу, наблюдала за дракою до
конца ее, глядя
в окно, глухая, немая. По вечерам она говорила мне и Саше...
— А премилая мать его собрала заране все семена
в лукошко, да и спрятала, а после просит солнышко: осуши землю из
конца в конец, за то люди тебе славу споют! Солнышко землю высушило, а она ее спрятанным зерном и засеяла. Смотрит господь: опять обрастает земля живым — и травами, и скотом, и людьми!.. Кто это, говорит, наделал против моей воли? Тут она ему покаялась, а господу-то уж и самому жалко было видеть землю пустой, и говорит он ей: это хорошо ты сделала!
Налево овраг выходит к арестантским ротам,
в него сваливают мусор со дворов, и на дне его стоит лужа густой, темно-зеленой грязи; направо,
в конце оврага, киснет илистый Звездин пруд, а центр оврага — как раз против дома; половина засыпана сором, заросла крапивой, лопухами, конским щавелем,
в другой половине священник Доримедонт Покровский развел сад;
в саду — беседка из тонких дранок, окрашенных зеленою краской.
Тотчас после утреннего чая,
в восемь часов, хозяин с братом раздвигали стол, раскладывали на нем листы белой бумаги, готовальни, карандаши, блюдца с тушью и принимались за работу, один на
конце стола, другой против него.
Рядом с полкой — большое окно, две рамы, разъединенные стойкой; бездонная синяя пустота смотрит
в окно, кажется, что дом, кухня, я — все висит на самом краю этой пустоты и, если сделать резкое движение, все сорвется
в синюю, холодную дыру и полетит куда-то мимо звезд,
в мертвой тишине, без шума, как тонет камень, брошенный
в воду. Долго я лежал неподвижно, боясь перевернуться с боку на бок, ожидая страшного
конца жизни.
— Ну? Вот чертовщина! Там
в конце стихами написано, катай оттуда…
На мое горе у него
в черном сундуке, окованном железом, много книг — тут: «Омировы наставления», «Мемории артиллерийские», «Письма лорда Седенгали», «О клопе насекомом зловредном, а также об уничтожении оного, с приложением советов против сопутствующих ему»; были книги без начала и
конца. Иногда повар заставлял меня перебирать эти книги, называть все титулы их, — я читал, а он сердито ворчал...
Иногда я употреблял слова из книг Смурого;
в одной из них, без начала и
конца, было сказано: «Собственно говоря, никто не изобрел пороха; как всегда, он явился
в конце длинного ряда мелких наблюдений и открытий».
Они, получая «Ниву» ради выкроек и премий, не читали ее, но, посмотрев картинки, складывали на шкаф
в спальне, а
в конце года переплетали и прятали под кровать, где уже лежали три тома «Живописного обозрения». Когда я мыл пол
в спальне, под эти книги подтекала грязная вода. Хозяин выписывал газету «Русский курьер» и вечерами, читая ее, ругался...
В одном
конце стола сидят женщины, шьют или вяжут чулки; за другим — Викторушка, выгнув спину, копирует, нехотя, чертежи и время от времени кричит...
Теперь, глядя
в заволжские дали, я уже знал, что там нет пустоты, а прежде, бывало, смотришь за Волгу, становится как-то особенно скучно: плоско лежат луга,
в темных заплатах кустарника, на
конце лугов зубчатая черная стена леса, над лугами — мутная, холодная синева.
Через несколько дней она дала мне Гринвуда «Подлинную историю маленького оборвыша»; заголовок книги несколько уколол меня, но первая же страница вызвала
в душе улыбку восторга, — так с этою улыбкою я и читал всю книгу до
конца, перечитывая иные страницы по два, по три раза.
Иногда я заставал ее перед зеркалом, — она сидела на низеньком кресле, причесывая волосы;
концы их лежали на коленях ее, на ручках кресла, спускались через спинку его почти до полу, — волосы у нее были так же длинны и густы, как у бабушки. Я видел
в зеркале ее смуглые, крепкие груди, она надевала при мне лиф, чулки, но ее чистая нагота не будила у меня ощущений стыдных, а только радостное чувство гордости за нее. Всегда от нее исходил запах цветов, защищавший ее от дурных мыслей о ней.
Но когда пышно одетая барышня, вся
в кружевах и лентах, грациозно встала на другом
конце доски, а я гордо оттолкнулся палкой от земли, проклятая половица завиляла под нами, и барышня нырнула
в пруд.
Прибежал еще старенький городовой, с мокрыми красными глазами, с разинутым от усталости ртом, взял
в руку
конец веревочки, которой был связан октавист, и тихонько повел его
в город.