Неточные совпадения
Я ушел, чувствуя себя обманутым и обиженным: так напрягался
в страхе исповеди, а все вышло не страшно и даже не интересно! Интересен был только вопрос о книгах, неведомых мне; я вспомнил гимназиста, читавшего
в подвале книгу женщинам, и вспомнил
Хорошее Дело, — у него тоже было много черных книг, толстых, с непонятными рисунками.
Лучше всех рассказывала Наталья Козловская, женщина лет за тридцать, свежая, крепкая, с насмешливыми глазами, с каким-то особенно гибким и острым языком. Она пользовалась вниманием всех подруг, с нею советовались о разных
делах и уважали ее за ловкость
в работе, за аккуратную одежду, за то, что она отдала дочь учиться
в гимназию. Когда она, сгибаясь под тяжестью двух корзин с мокрым бельем, спускалась с горы по скользкой тропе, ее встречали весело, заботливо спрашивали...
«Стрельцы», «Юрий Милославский», «Таинственный монах», «Япанча, татарский наездник» и подобные книги нравились мне больше — от них что-то оставалось; но еще более меня увлекали жития святых — здесь было что-то серьезное, чему верилось и что порою глубоко волновало. Все великомученики почему-то напоминали мне
Хорошее Дело, великомученицы — бабушку, а преподобные — деда,
в его
хорошие часы.
— Вот, — говорил Ситанов, задумчиво хмурясь, — было большое
дело,
хорошая мастерская, трудился над этим
делом умный человек, а теперь все хинью идет, все
в Кузькины лапы направилось! Работали-работали, а всё на чужого дядю! Подумаешь об этом, и вдруг
в башке лопнет какая-то пружинка — ничего не хочется, наплевать бы на всю работу да лечь на крышу и лежать целое лето, глядя
в небо…
Эта жалость к людям и меня все более беспокоит. Нам обоим, как я сказал уже, все мастера казались
хорошими людьми, а жизнь — была плоха, недостойна их, невыносимо скучна.
В дни зимних вьюг, когда все на земле — дома, деревья — тряслось, выло, плакало и великопостно звонили унылые колокола, скука вливалась
в мастерскую волною, тяжкой, как свинец, давила на людей, умерщвляя
в них все живое, вытаскивая
в кабак, к женщинам, которые служили таким же средством забыться, как водка.
Я стал находить
в нем черты
Хорошего Дела — человека, незабвенного для меня; его и Королеву я украшал всем лучшим, что мне давали книги, им отдавал я чистейшее мое, все фантазии, порожденные чтением.
— Ежели против мачех, так это совсем пустое
дело: от этого мачехи
лучше не станут, — настойчиво говорил каменщик. — А против Петра — тоже зря: его грех — его ответ! За убийство —
в Сибирь, больше ничего! Книжка — лишняя
в таком грехе… лишняя будто, ась?
Слушая этот рев, я вспомнил
Хорошее Дело, прачку Наталью, погибшую так обидно и легко, Королеву Марго
в туче грязных сплетен, — у меня уже было что вспомнить…
— Упрям дятел, да не страшен, никто его не боится! Душевно я советую тебе: иди-ка ты
в монастырь, поживешь там до возраста — будешь
хорошей беседой богомолов утешать, и будет тебе спокойно, а монахам — доход! Душевно советую. К мирским
делам ты, видно, не способен, что ли…
Неточные совпадения
)Мы, прохаживаясь по
делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно
в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что я не так, как иной городничий, которому ни до чего
дела нет; но я, я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался
хороший прием, — и вот, как будто
в награду, случай доставил такое приятное знакомство.
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности
в том, что
дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что
дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо
лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.
— Да, это всё может быть верно и остроумно… Лежать, Крак! — крикнул Степан Аркадьич на чесавшуюся и ворочавшую всё сено собаку, очевидно уверенный
в справедливости своей темы и потому спокойно и неторопливо. — Но ты не определил черты между честным и бесчестным трудом. То, что я получаю жалованья больше, чем мой столоначальник, хотя он
лучше меня знает
дело, — это бесчестно?
— Да вот, как вы сказали, огонь блюсти. А то не дворянское
дело. И дворянское
дело наше делается не здесь, на выборах, а там,
в своем углу. Есть тоже свой сословный инстинкт, что должно или не должно. Вот мужики тоже, посмотрю на них другой раз: как
хороший мужик, так хватает земли нанять сколько может. Какая ни будь плохая земля, всё пашет. Тоже без расчета. Прямо
в убыток.
Правда, что на скотном дворе
дело шло до сих пор не
лучше, чем прежде, и Иван сильно противодействовал теплому помещению коров и сливочному маслу, утверждая, что корове на холоду потребуется меньше корму и что сметанное масло спорее, и требовал жалованья, как и
в старину, и нисколько не интересовался тем, что деньги, получаемые им, были не жалованье, а выдача вперед доли барыша.