Неточные совпадения
Ночь становилась все мертвее, точно утверждаясь навсегда. Тихонько спустив ноги на
пол, я подошел к двери, половинка ее была открыта, — в коридоре, под лампой, на деревянной скамье со спинкой, торчала и дымилась седая ежовая
голова, глядя на меня темными впадинами глаз. Я не успел спрятаться.
Темною ратью двигается лес навстречу нам. Крылатые ели — как большие птицы; березы — точно девушки. Кислый запах болота течет по
полю. Рядом со мною идет собака, высунув розовый язык, останавливается и, принюхавшись, недоуменно качает лисьей
головой.
Ее вопли будили меня; проснувшись, я смотрел из-под одеяла и со страхом слушал жаркую молитву. Осеннее утро мутно заглядывает в окно кухни, сквозь стекла, облитые дождем; на
полу, в холодном сумраке, качается серая фигура, тревожно размахивая рукою; с ее маленькой
головы из-под сбитого платка осыпались на шею и плечи жиденькие светлые волосы, платок все время спадал с
головы; старуха, резко поправляя его левой рукой, бормочет...
Мне нравилось бывать в церквах; стоя где-нибудь в углу, где просторнее и темней, я любил смотреть издали на иконостас — он точно плавится в огнях свеч, стекая густо-золотыми ручьями на серый каменный
пол амвона; тихонько шевелятся темные фигуры икон; весело трепещет золотое кружево царских врат, огни свеч повисли в синеватом воздухе, точно золотые пчелы, а
головы женщин и девушек похожи на цветы.
Он бросился ко мне, вытянув тонкие, крепкие руки, сверкая зелеными глазами; я вскочил, ткнул ему
головой в живот, — старик сел на
пол и несколько тяжелых секунд смотрел на меня, изумленно мигая, открыв темный рот, потом спросил спокойно...
В хорошую погоду они рано утром являлись против нашего дома, за оврагом, усеяв
голое поле, точно белые грибы, и начинали сложную, интересную игру: ловкие, сильные, в белых рубахах, они весело бегали по
полю с ружьями в руках, исчезали в овраге и вдруг, по зову трубы, снова высыпавшись на
поле, с криками «ура», под зловещий бой барабанов, бежали прямо на наш дом, ощетинившись штыками, и казалось, что сейчас они сковырнут с земли, размечут наш дом, как стог сена.
Когда комнаты стояли пустые, в ожидании новых насельников, я зашел посмотреть на
голые стены с квадратными пятнами на местах, где висели картины, с изогнутыми гвоздями и ранами от гвоздей. По крашеному
полу были разбросаны разноцветные лоскутки, клочья бумаги, изломанные аптечные коробки, склянки от духов и блестела большая медная булавка.
Личнику Евгению Ситанову удалось ошеломить взбесившегося буяна ударом табурета по
голове. Казак сел на
пол, его тотчас опрокинули и связали полотенцами, он стал грызть и рвать их зубами зверя. Тогда взбесился Евгений — вскочил на стол и, прижав локти к бокам, приготовился прыгнуть на казака; высокий, жилистый, он неизбежно раздавил бы своим прыжком грудную клетку Капендюхина, но в эту минуту около него появился Ларионыч в пальто и шапке, погрозил пальцем Ситанову и сказал мастерам, тихо и деловито...
И поднял длинную руку над своей
головой, а потом опустил ее на аршин от
пола и сказал...
Весною я встретил его в
поле, около лагерей, он шагал, как верблюд, покачивая
головой, одинокий, опухший.
Был отчаянный стук, крик, трусливые угрозы застрелить сквозь дверь; и когда, почти сбивая с ног полуголую Любу, ворвались дружной лавой в маленькую комнату и наполнили ее сапогами, шинелями, ружьями, то увидели: он сидел на кровати в одной рубашке, спустив на
пол голые, волосатые ноги, сидел и молчал.
Неточные совпадения
Долго раздумывал он, кому из двух кандидатов отдать преимущество: орловцу ли — на том основании, что «Орел да Кромы — первые воры», — или шуянину — на том основании, что он «в Питере бывал, на
полу сыпал и тут не упал», но наконец предпочел орловца, потому что он принадлежал к древнему роду «Проломленных
Голов».
Но надежды их не сбылись, и когда
поля весной освободились от снега, то глуповцы не без изумления увидели, что они стоят совсем
голые.
Но как ни казались блестящими приобретенные Бородавкиным результаты, в существе они были далеко не благотворны. Строптивость была истреблена — это правда, но в то же время было истреблено и довольство. Жители понурили
головы и как бы захирели; нехотя они работали на
полях, нехотя возвращались домой, нехотя садились за скудную трапезу и слонялись из угла в угол, словно все опостылело им.
Может быть, тем бы и кончилось это странное происшествие, что
голова, пролежав некоторое время на дороге, была бы со временем раздавлена экипажами проезжающих и наконец вывезена на
поле в виде удобрения, если бы дело не усложнилось вмешательством элемента до такой степени фантастического, что сами глуповцы — и те стали в тупик. Но не будем упреждать событий и посмотрим, что делается в Глупове.
На грязном
голом полу валялись два полуобнаженные человеческие остова (это были сами блаженные, уже успевшие возвратиться с богомолья), которые бормотали и выкрикивали какие-то бессвязные слова и в то же время вздрагивали, кривлялись и корчились, словно в лихорадке.