Неточные совпадения
Он ненавидел кухарку, бабу странную, — нельзя
было понять,
добрая она или злая.
— Теперь — начисто разорился дедушка-то; какие деньги
были, все отдавал крестнику Николаю в рост, а расписок, видно, не брал с него, — уж не знаю, как это у них сталось, только — разорился, пропали деньги. А все за то, что бедным не помогали мы, несчастных не жалели, господь-то и подумал про нас: для чего же я Кашириных
добром оделил? Подумал да и лишил всего…
Они оба такие же, как
были: старший, горбоносый, с длинными волосами, приятен и, кажется,
добрый; младший, Виктор, остался с тем же лошадиным лицом и в таких же веснушках. Их мать — сестра моей бабушки — очень сердита и криклива. Старший — женат, жена у него пышная, белая, как пшеничный хлеб, у нее большие глаза, очень темные.
Я наткнулся на него лунною ночью, в ростепель, перед масленицей; из квадратной форточки окна, вместе с теплым паром, струился на улицу необыкновенный звук, точно кто-то очень сильный и
добрый пел, закрыв рот; слов не слышно
было, но песня показалась мне удивительно знакомой и понятной, хотя слушать ее мешал струнный звон, надоедливо перебивая течение песни.
Я удивленно взглянул в лицо ему — оно казалось задумчивым и
добрым. Мне
было неловко, совестно: отправляя меня на исповедь, хозяева наговорили о ней страхов и ужасов, убедив каяться честно во всех прегрешениях моих.
Но, видимо, Богородица простила невольный грех, вызванный искреннею любовью. Или же наказание ее
было так легко, что я не заметил его среди частых наказаний, испытанных мною от
добрых людей.
—
Добре. И не
пей. Пьянство — это горе. Водка — чертово дело.
Будь я богатый, погнал бы я тебя учиться. Неученый человек — бык, его хоть в ярмо, хоть на мясо, а он только хвостом мотае…
Прогнали с парохода Максима — это
был серьезный,
добрый парень, а Сергея, человека подлого, оставили. Все это — не так. А почему эти люди, способные затравить человека, довести его почти до безумия, всегда покорно подчиняются сердитым окрикам матросов, безобидно выслушивают ругательства?
И много
было такого, что, горячо волнуя, не позволяло понять людей — злые они или
добрые? смирные или озорники? И почему именно так жестоко, жадно злы, так постыдно смирны?
Казак с великим усилием поднимал брови, но они вяло снова опускались. Ему
было жарко, он расстегнул мундир и рубаху, обнажив шею. Женщина, спустив платок с головы на плечи, положила на стол крепкие белые руки, сцепив пальцы докрасна. Чем больше я смотрел на них, тем более он казался мне провинившимся сыном
доброй матери; она что-то говорила ему ласково и укоризненно, а он молчал смущенно, — нечем
было ответить на заслуженные упреки.
Был он
добрый, мягкий, но к женщинам относился так же, как все, — по-собачьи грубо и просто.
Все в романе этом
было удивительно просто и ясно, как будто некий свет, скрытый между строк, освещал
доброе и злое, помогая любить и ненавидеть, заставляя напряженно следить за судьбами людей, спутанных в тесный рой.
Ужиная, они все четверо
пилили меня своими языками, вспоминая вольные и невольные проступки мои, угрожая мне погибелью, но я уже знал, что все это они говорят не со зла и не из
добрых чувств, а только от скуки. И
было странно видеть, какие они пустые и смешные по сравнению с людьми из книги.
Я воспользовался этим и много получил
доброго от нее. После обеда мои хозяева ложились спать, а я сбегал вниз и, если она
была дома, сидел у нее по часу, даже больше.
Еще труднее
было зазывать покупателей; уродливо написанные иконы не нравились мне, продавать их
было неловко. По рассказам бабушки я представлял себе богородицу молодой, красивой,
доброй; такою она
была и на картинках журналов, а иконы изображали ее старой, строгой, с длинным, кривым носом и деревянными ручками.
Мне тоже
было жалко этих людей; мы долго не спали, шепотом беседуя о них, находя в каждом
добрые, хорошие черты и во всех что-то, что еще более усугубляло нашу ребячью жалость.
— Верно,
добрый! Ленивому
добрым быть — самое простое; доброта, парень, ума не просит…
Он
был немножко
выпивши, веселый; смотрел на меня с ласковым сожалением
доброго учителя к бестолковому ученику…
Ему
было лет за сорок; маленький, кривоногий, с животом беременной женщины, он, усмехаясь, смотрел на меня лучистыми глазами, и
было до ужаса странно видеть, что глаза у него —
добрые, веселые. Драться он не умел, да и руки у него
были короче моих, — после двух-трех схваток он уступал мне, прижимался спиною к воротам и говорил...