К весне дядья разделились; Яков остался в городе, Михаил уехал за реку, а дед купил себе большой интересный дом на Полевой улице, с кабаком в нижнем
каменном этаже, с маленькой уютной комнаткой на чердаке и садом, который опускался в овраг, густо ощетинившийся голыми прутьями ивняка.
— Балует! Память у него есть: молитвы он тверже моего знает. Врет, память у него —
каменная, коли что высечено на ней, так уж крепко! Ты — выпори его!
Хороши у него глаза были: веселые, чистые, а брови — темные, бывало, сведет он их, глаза-то спрячутся, лицо станет
каменное, упрямое, и уж никого он не слушает, только меня; я его любила куда больше, чем родных детей, а он знал это и тоже любил меня!
Прошло много пустого времени, и меня снова переселили к матери в подвальный этаж
каменного дома, мать тотчас же сунула меня в школу; с первого же дня школа вызвала во мне отвращение.