Весь дом был тесно набит невиданными мною людьми: в передней половине жил военный из татар, с маленькой круглой женою; она с утра до вечера кричала, смеялась, играла на богато украшенной гитаре и высоким, звонким
голосом пела чаще других задорную песню...
Неточные совпадения
Выпивши, он почти всегда
пел сквозь зубы
голосом, неприятно свистящим, бесконечную песню...
— Эх, кабы
голос мне, —
пел бы я как, господи!
— Споткнулся он, — каким-то серым
голосом рассказывал дядя Яков, вздрагивая и крутя головою. Он весь
был серый, измятый, глаза у него выцвели и часто мигали.
Уходя в прошлое, они забывали обо мне.
Голоса и речи их звучат негромко и так ладно, что иногда кажется, точно они песню
поют, невеселую песню о болезнях, пожарах, избиении людей, о нечаянных смертях и ловких мошенничествах, о юродивых Христа ради, о сердитых господах.
Снова я торчу в окне. Темнеет; пыль на улице вспухла, стала глубже, чернее; в окнах домов масляно растекаются желтые пятна огней; в доме напротив музыка, множество струн
поют грустно и хорошо. И в кабаке тоже
поют; когда отворится дверь, на улицу вытекает усталый, надломленный
голос; я знаю, что это
голос кривого нищего Никитушки, бородатого старика с красным углем на месте правого глаза, а левый плотно закрыт. Хлопнет дверь и отрубит его песню, как топором.
Дядя ломал дверь усердно и успешно, она ходуном ходила, готовая соскочить с верхней петли, — нижняя
была уже отбита и противно звякала. Дед говорил соратникам своим тоже каким-то звякающим
голосом...
Другим и, может
быть, еще более тяжким впечатлением улицы
был мастер Григорий Иванович. Он совсем ослеп и ходил по миру, высокий, благообразный, немой. Его водила под руку маленькая серая старушка; останавливаясь под окнами, она писклявым
голосом тянула, всегда глядя куда-то вбок...
Лицо ее мне показалось меньше, чем
было прежде, меньше и белее, а глаза выросли, стали глубже и волосы золотистее. Раздевая меня, она кидала одежду к порогу, ее малиновые губы брезгливо кривились, и всё звучал командующий
голос...
Потом она растирала мне уши гусиным салом;
было больно, но от нее исходил освежающий, вкусный запах, и это уменьшало боль. Я прижимался к ней, заглядывая в глаза ее, онемевший от волнения, и сквозь ее слова слышал негромкий, невеселый
голос бабушки...
Во время уроков она смотрела углубленными глазами через меня — в стену, в окно, спрашивала меня усталым
голосом, забывала ответы и всё чаще сердилась, кричала — это тоже обидно: мать должна
быть справедлива больше всех, как в сказках.
У Костромы
было чувство брезгливости к воришкам, слово — «вор» он произносил особенно сильно и, когда видел, что чужие ребята обирают пьяных, — разгонял их, если же удавалось поймать мальчика — жестоко бил его. Этот большеглазый, невеселый мальчик воображал себя взрослым, он ходил особенной походкой, вперевалку, точно крючник, старался говорить густым, грубым
голосом, весь он
был какой-то тугой, надуманный, старый. Вяхирь
был уверен, что воровство — грех.
— Ах, какая ночь! — сказал Весловский, глядя на видневшиеся при слабом свете зари в большой раме отворенных теперь ворот край избы и отпряженных катков. — Да слушайте, это женские
голоса поют и, право, недурно. Это кто поет, хозяин?
— Вы столь высокого мнения о немцах? — проговорил с изысканною учтивостью Павел Петрович. Он начинал чувствовать тайное раздражение. Его аристократическую натуру возмущала совершенная развязность Базарова. Этот лекарский сын не только не робел, он даже отвечал отрывисто и неохотно, и в звуке его
голоса было что-то грубое, почти дерзкое.
Неточные совпадения
Голос Осипа. Вот с этой стороны! сюда! еще! хорошо. Славно
будет! (Бьет рукою по ковру.)Теперь садитесь, ваше благородие!
Осклабился, товарищам // Сказал победным
голосом: // «Мотайте-ка на ус!» // Пошло, толпой подхвачено, // О крепи слово верное // Трепаться: «Нет змеи — // Не
будет и змеенышей!» // Клим Яковлев Игнатия // Опять ругнул: «Дурак же ты!» // Чуть-чуть не подрались!
Как идол стал // На полосу, // Стоит,
поет // Без
голосу:
Пир кончился, расходится // Народ. Уснув, осталися // Под ивой наши странники, // И тут же спал Ионушка // Да несколько упившихся // Не в меру мужиков. // Качаясь, Савва с Гришею // Вели домой родителя // И
пели; в чистом воздухе // Над Волгой, как набатные, // Согласные и сильные // Гремели
голоса:
«
Поют они без
голосу, // А слушать — дрожь по волосу!» — // Сказал другой мужик.