В доме Бетленга жили шумно и весело, в нем было много красивых барынь, к ним ходили офицеры, студенты, всегда там смеялись, кричали и пели, играла музыка. И самое лицо дома было веселое, стекла
окон блестели ясно, зелень цветов за ними была разнообразно ярка. Дедушка не любил этот дом.
Неточные совпадения
На дворе стреляет мороз; зеленоватый лунный свет смотрит сквозь узорные — во льду — стекла
окна, хорошо осветив доброе носатое лицо и зажигая темные глаза фосфорическим огнем. Шелковая головка, прикрыв волосы бабушки,
блестит, точно кованая, темное платье шевелится, струится с плеч, расстилаясь по полу.
Я влезал на крышу сарая и через двор наблюдал за ним в открытое
окно, видел синий огонь спиртовой лампы на столе, темную фигуру; видел, как он пишет что-то в растрепанной тетради, очки его
блестят холодно и синевато, как льдины, — колдовская работа этого человека часами держала меня на крыше, мучительно разжигая любопытство.
День был светлый; в два
окна, сквозь ледяные стекла, смотрели косые лучи зимнего солнца; на столе, убранном к обеду, тускло
блестела оловянная посуда, графин с рыжим квасом и другой с темно-зеленой дедовой водкой, настоянной на буквице и зверобое.
Бабушка, сидя под
окном, быстро плела кружева, весело щелкали коклюшки, золотым ежом
блестела на вешнем солнце подушка, густо усеянная медными булавками. И сама бабушка, точно из меди лита, — неизменна! А дед еще более ссохся, сморщился, его рыжие волосы посерели, спокойная важность движений сменилась горячей суетливостью, зеленые глаза смотрят подозрительно. Посмеиваясь, бабушка рассказала мне о разделе имущества между ею и дедом: он отдал ей все горшки, плошки, всю посуду и сказал...
Солнце сквозь
окно блистало ему прямо в глаза, и мухи, которые вчера спали спокойно на стенах и на потолке, все обратились к нему: одна села ему на губу, другая на ухо, третья норовила как бы усесться на самый глаз, ту же, которая имела неосторожность подсесть близко к носовой ноздре, он потянул впросонках в самый нос, что заставило его крепко чихнуть, — обстоятельство, бывшее причиною его пробуждения.
Пошли. Улица зыбко качалась под ногами, пёстрые дома как будто подпрыгивали и приседали, в
окнах блестели гримасы испуга, недоумения и лицемерной кротости. В светлой, чуткой тишине утра тревожно звучал укоризненный голос Шакира:
Молчали; и уже чувствовали, как немеют ноги от дальнего пути. Справа от шоссе то ли сгустилась, то ли посерела тьма, обрисовав кучу домишек; и в одном
окне блестел яркий и острый, как гвоздь, огонь — один на всю необъятную темноту ночи. Колесников остановился и схватил Сашу за руку:
Еще безмолвен город сонный; // На
окнах блещет утра свет; // Еще по улице мощеной // Не раздается стук карет… // Что ж казначейшу молодую // Так рано подняло? Какую // Назвать причину поверней? // Уж не бессонница ль у ней? // На ручку опершись головкой, // Она вздыхает, а в руке // Чулок; но дело не в чулке — // Заняться этим нам неловко… // И если правду уж сказать — // Ну кстати ль было б ей вязать!
Невзирая на пору и время, труба в избе Силантия дымилась сильно, и в поднятых
окнах блистала широким пламенем жарко топившаяся печь. Кроме того, на подоконниках появлялись беспрестанно доски, унизанные ватрушками, гибанцами [Гибанцы — крендели.], пирогами, или выставлялись горшки и золоченые липовые чашки с киселем, саламатою [Саламата — мучная кашица.], холодничком и кашею.
Неточные совпадения
Смеркалось; на столе,
блистая, // Шипел вечерний самовар, // Китайский чайник нагревая; // Под ним клубился легкий пар. // Разлитый Ольгиной рукою, // По чашкам темною струею // Уже душистый чай бежал, // И сливки мальчик подавал; // Татьяна пред
окном стояла, // На стекла хладные дыша, // Задумавшись, моя душа, // Прелестным пальчиком писала // На отуманенном стекле // Заветный вензель О да Е.
У нас теперь не то в предмете: // Мы лучше поспешим на бал, // Куда стремглав в ямской карете // Уж мой Онегин поскакал. // Перед померкшими домами // Вдоль сонной улицы рядами // Двойные фонари карет // Веселый изливают свет // И радуги на снег наводят; // Усеян плошками кругом, //
Блестит великолепный дом; // По цельным
окнам тени ходят, // Мелькают профили голов // И дам и модных чудаков.
— Ах, оставь, — сердито откликнулся Самгин. Минуту, две оба молчали, неподвижно сидя друг против друга. Самгин курил, глядя в
окно, там
блестело шелковое небо, луна освещала беломраморные крыши, — очень знакомая картина.
Проводив ее, Самгин быстро вбежал в комнату, остановился у
окна и посмотрел, как легко и солидно эта женщина несет свое тело по солнечной стороне улицы; над головою ее — сиреневый зонтик, платье металлически
блестит, и замечательно красиво касаются камня панели туфельки бронзового цвета.
Только что прошел обильный дождь, холодный ветер, предвестник осени, гнал клочья черных облаков, среди них ныряла ущербленная луна, освещая на секунды мостовую, жирно
блестел булыжник, тускло, точно оловянные, поблескивали стекла
окон, и все вокруг как будто подмигивало. Самгина обогнали два человека, один из них шел точно в хомуте, на плече его сверкала медная труба — бас, другой, согнувшись, сунув руки в карманы, прижимал под мышкой маленький черный ящик, толкнув Самгина, он пробормотал: