Неточные совпадения
—
Ах, мальчик, мальчик мой!
Ты все выдумываешь, — сказала она, вздыхая.
— Как
ты смел?
Ты — подлый,
ты божился.
Ах, я тоже подлая…
—
Ах, папа,
ты ничего не понимаешь!
Ты не можешь…
ты не любил маму!
—
Ах, это Ваня, который живет у вас в мезонине!
Ты думаешь — я с ним путалась, с эдаким: ни кожи, ни рожи? Плохо
ты выдумал.
— Подумайте, — он говорит со мною на вы! — вскричала она. — Это чего-нибудь стоит.
Ах, — вот как?
Ты видел моего жениха? Уморительный, не правда ли? — И, щелкнув пальцами, вкусно добавила: — Умница! Косой, ревнючий. Забавно с ним — до сотрясения мозгов.
—
Ах, оставь!
Ты не понимаешь. Тут не должно быть болезней, болей, ничего грязного…
Он с жизнью, точно с капризной женой, спорит:
ах,
ты вот как?
— У меня нашлись общие знакомые с старухой Премировой. Славная старушка. Но ее племянница — ужасна! Она всегда такая грубая и мрачная? Она не говорит, а стреляет из плохого ружья.
Ах, я забыла: она дала мне письмо для
тебя.
—
Ах, не кричи так громко!
Ты не понимаешь…
— Вот болван!
Ты можешь представить — он меня начал пугать, точно мне пятнадцать лет! И так это глупо было, —
ах, урод! Я ему говорю: «Вот что, полковник: деньги на «Красный Крест» я собирала, кому передавала их — не скажу и, кроме этого, мне беседовать с вами не о чем». Тогда он начал: вы человек, я — человек, он — человек; мы люди, вы люди и какую-то чепуху про
тебя…
—
Ах, Клим, если б
ты знал, как это обидно, что меня высылают из Москвы!
—
Ах, Клим, не люблю я, когда
ты говоришь о политике. Пойдем к
тебе, здесь будут убирать.
— Не понимаешь? — будто бы удивился Лютов. —
Ах,
ты… нормалист! Но ведь надобно одеваться прилично, этого требует самоуважение, а трагические лохмотья от Достоевского украшают нас приличнее, чем сальные халаты и модные пиджаки от Щедрина, — понял? Хех…
— Да! — знаешь, кого я встретила? Марину. Она тоже вдова, давно уже.
Ах, Клим, какая она! Огромная, красивая и… торгует церковной утварью! Впрочем — это мелочь. Она — удивительна! Торговля — это ширма. Я не могу рассказать
тебе о ней всего, — наш поезд идет в двенадцать тридцать две.
— Не буду, Лина, не сердись! Нет, Самгин,
ты почувствуй: ведь это владыки наши будут, а? Скомандуют: по местам! И все пойдет, как по маслу. Маслице, хи…
Ах, милый, давно я
тебя не видал! Седеешь? Теперь мы с
тобой по одной тропе пойдем.
—
Ах, Дунька, Дунька, — сколько в
тебе таланта! Убить
тебя мало, если
ты истреплешь его зря.
— Не стреляют. Может быть…
Ах, как мало оружия у нас! Но все-таки рабочие победят, Клим, вот увидишь! Какие люди!
Ты Кутузова не встречал?
—
Ах, боже мой! — вскричала Дуняша, удивленно всплеснув руками, — вот не ожидала!
Ты говоришь совсем, как муж мой…
— Над этим стоит подумать! Тут не в том смысл, что бесы Сологуба значительно уродливее и мельче бесов Достоевского, а — как
ты думаешь: в чем?
Ах, да,
ты не читал! Возьми, интересно.
— Что же делается там, в России? Все еще бросают бомбы? Почему Дума не запретит эти эксцессы?
Ах,
ты не можешь представить себе, как мы теряем во мнении Европы! Я очень боюсь, что нам перестанут давать деньги, — займы, понимаешь?
— Надеюсь,
ты приехал просто так… не эмигрировал, нет?
Ах, как я рада! Впрочем, я была уверена в твоем благоразумии.
— До чего несчастны мы, люди, милейший мой Иван Кириллович… простите! Клим Иванович, да, да… Это понимаешь только вот накануне конца, когда подкрадывается тихонько какая-то болезнь и нашептывает по ночам, как сводня: «
Ах, Захар, с какой я
тебя дамочкой хочу познакомить!» Это она — про смерть…
— Это
ты — из деликатности, — сказала Варвара, задыхаясь. —
Ах, какое подлое, грубое животное Стратонов… Каменщик. Мерзавец… Для богатых баб… А
ты — из гордости.
Ты — такой чистый, честный. В
тебе есть мужество… не соглашаться с жизнью…
—
Ты продашь все. Деньги — независимость, милый. В сумке. И в портфеле, в чемодане.
Ах, боже мой!.. Неужели… нет — неужели я… Погаси огонь над кроватью… Режет глаза.
— «Русская интеллигенция не любит богатства». Ух
ты! Слыхал? А может, не любит, как лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства духовного, культуры, той идеальной силы и творческой деятельности человеческого духа, которая влечет его к овладению миром и очеловечению человека, к обогащению своей жизни ценностями науки, искусства, религии…» Ага, религия? — «и морали». — Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых.
Ах, черти…
— Божественно! Именно — большие. Ну, я уже опоздал,
ах, черт! Надо отвезти гранки. Я ночую у
тебя — ладно?
—
Ах, да! Огорчилась. Все спрашивала про
тебя; разве он не большевик?