Неточные совпадения
Над смешным и глупым он сам же первый и смеялся, а
говоря о подлых жестокостях
власти, прижимал ко груди своей кулак и вертел им против сердца.
— И потом, — продолжала девушка, — у них все как-то перевернуто. Мне кажется, что они
говорят о любви к народу с ненавистью, а о ненависти к
властям — с любовью. По крайней мере я так слышу.
«Макаров
говорил, что донжуан — не распутник, а — искатель неведомых, неиспытанных ощущений и что такой же страстью к поискам неиспытанного, вероятно, болеют многие женщины, например — Жорж Занд, — размышлял Самгин. — Макаров, впрочем, не называл эту страсть болезнью, а Туробоев назвал ее «духовным вампиризмом». Макаров
говорил, что женщина полусознательно стремится раскрыть мужчину до последней черты, чтоб понять источник его
власти над нею, понять, чем он победил ее в древности?»
— Вообще — жить становится любопытно, —
говорил он, вынув дешевенькие стальные часы, глядя на циферблат одним глазом. — Вот — не хотите ли познакомиться с одним интереснейшим явлением? Вы, конечно, слышали: здесь один попик организует рабочих. Совершенно легально, с благословения
властей.
— Все ждут: будет революция. Не могу понять — что же это будет? Наш полковой священник
говорит, что революция — от бессилия жить, а бессилие — от безбожия. Он очень строгой жизни и постригается в монахи. Мир во
власти дьявола,
говорит он.
«Мы,
говорит, должны быть благодарны
власти за то, что она штыками охраняет нас от ярости народной», — понимаешь?
— Рабочие хотят взять фабрики, крестьяне — землю, интеллигентам хочется
власти, —
говорила она, перебирая пальцами кружево на груди. — Все это, конечно, и нужно и будет, но ведь таких, как ты, — удовлетворит ли это?
Ленин и
говорит рабочим через свиные башки либералов, меньшевиков и прочих: вооружайтесь, организуйтесь для боя за вашу
власть против царя, губернаторов, фабрикантов, ведите за собой крестьянскую бедноту, иначе вас уничтожат.
Вызвало меня непосредственное мое начальство и внушает: «Вы,
говорит, рассказываете анекдоты, компрометирующие
власть.
Стоит он, эдакой, непричесанный, а
говорит судьям, как
власть имущий.
— «Война тянется, мы все пятимся и к чему придем — это непонятно. Однако поговаривают, что солдаты сами должны кончить войну. В пленных есть такие, что
говорят по-русски. Один фабричный работал в Питере четыре года, он прямо доказывал, что другого средства кончить войну не имеется, ежели эту кончат, все едино другую начнут. Воевать выгодно, военным чины идут, штатские деньги наживают. И надо все
власти обезоружить, чтобы утверждать жизнь всем народом согласно и своею собственной рукой».
— Место — неуютное. Тоскливо. Смотришь вокруг, —
говорил Дмитрий, — и возмущаешься идиотизмом
власти, их дурацкими приемами гасить жизнь. Ну, а затем, присмотришься к этой пустынной земле, и как будто почувствуешь ее жажду человека, — право! И вроде как бы ветер шепчет тебе: «Ага, явился? Ну-ко, начинай…»
— Погоди! Ты, вот, говоришь: не за что, а гражданские
власти говорят: есть за что. Надо ведь кому-нибудь рассудить. Государственные власти ты признаешь? Ну, вот, они и судят, и решают твое дело против тебя…
И теперь, когда эта уличная демонстрация сделана, когда, того и гляди, можно было ожидать ежеминутной кровавой стычки с полицией и войском, стычки, в которой, пожалуй, приняла бы участие в ту или другую сторону толпа посторонних людей, — когда все это совершилось, вдруг два представителя закона и
власти говорят „все равно, высылайте!“.
Неточные совпадения
Само собою разумеется, что он не
говорил ни с кем из товарищей о своей любви, не проговаривался и в самых сильных попойках (впрочем, он никогда не бывал так пьян, чтобы терять
власть над собой) и затыкал рот тем из легкомысленных товарищей, которые пытались намекать ему на его связь.
— Дело, изволите видеть, в том, что всякий прогресс совершается только
властью, —
говорил он, очевидно желая показать, что он не чужд образованию.
«Да, я должен был сказать ему: вы
говорите, что хозяйство наше нейдет потому, что мужик ненавидит все усовершенствования и что их надо вводить
властью; но если бы хозяйство совсем не шло без этих усовершенствований, вы бы были правы; но оно идет, и идет только там, где рабочий действует сообразно с своими привычками, как у старика на половине дороги.
Любившая раз тебя не может смотреть без некоторого презрения на прочих мужчин, не потому, чтоб ты был лучше их, о нет! но в твоей природе есть что-то особенное, тебе одному свойственное, что-то гордое и таинственное; в твоем голосе, что бы ты ни
говорил, есть
власть непобедимая; никто не умеет так постоянно хотеть быть любимым; ни в ком зло не бывает так привлекательно; ничей взор не обещает столько блаженства; никто не умеет лучше пользоваться своими преимуществами и никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить себя в противном.
— Афанасий Васильевич! вашу
власть и я готов над собою <признать>, ваш слуга и что хотите: отдаюсь вам. Но не давайте работы свыше сил: я не Потапыч и
говорю вам, что ни на что доброе не гожусь.