Неточные совпадения
Перед этим он
стал говорить меньше, менее уверенно, даже как будто затрудняясь в выборе слов; начал отращивать бороду, усы, но рыжеватые
волосы на лице его росли горизонтально, и, когда верхняя губа
стала похожа на зубную щетку, отец сконфузился, сбрил
волосы, и Клим увидал, что лицо отцово жалостно обмякло, постарело.
Но его не услышали. Перебивая друг друга, они толкали его. Макаров, сняв фуражку, дважды больно ударил козырьком ее по колену Клима. Двуцветные, вихрастые
волосы его вздыбились и придали горбоносому лицу не знакомое Климу, почти хищное выражение. Лида, дергая рукав шинели Клима, оскаливала зубы нехорошей усмешкой. У нее на щеках вспыхнули красные пятна, уши
стали ярко-красными, руки дрожали. Клим еще никогда не видел ее такой злой.
Он все больше обрастал
волосами и, видимо, все более беднел, пиджак его был протерт на локтях почти до дыр, на брюках, сзади, был вшит темно-серый треугольник, нос заострился, лицо
стало голодным.
Он почти сердито
стал спрашивать ее, почему она не читает книг, не ходит в театр, не знает ничего лучше постельки, но Рита, видимо, не уловив его тона, спросила спокойно, расплетая
волосы...
Открыв глаза, она
стала сбрасывать
волосы, осыпавшие ее уши, щеки. В жестах ее Клим заметил нелепую торопливость. Она злила, не желая или не умея познакомить его с вопросом практики, хотя Клим не стеснялся в словах, ставя эти вопросы.
В этот вечер ее физическая бедность особенно колола глаза Клима. Тяжелое шерстяное платье неуловимого цвета состарило ее, отягчило движения, они
стали медленнее, казались вынужденными.
Волосы, вымытые недавно, она небрежно собрала узлом, это некрасиво увеличило голову ее. Клим и сегодня испытывал легонькие уколы жалости к этой девушке, спрятавшейся в темном углу нечистоплотных меблированных комнат, где она все-таки сумела устроить для себя уютное гнездо.
Нехаева медленно, нерешительным жестом подняв руки,
стала поправлять небрежную прическу, но
волосы вдруг рассыпались по плечам, и Клима удивило, как много их и как они пышны. Девушка улыбнулась.
Она опустила руки,
волосы снова упали на плечи, на щеки ее; лицо
стало еще меньше.
У него даже голос от огорчения
стал другой, высокий, жалобно звенящий, а оплывшее лицо сузилось и выражало искреннейшее горе. По вискам, по лбу, из-под глаз струились капли воды, как будто все его лицо вспотело слезами, светлые глаза его блестели сконфуженно и виновато. Он выжимал воду с
волос головы и бороды горстью, брызгал на песок, на подолы девиц и тоскливо выкрикивал...
Макаров стоял, сдвинув ноги, и это очень подчеркивало клинообразность его фигуры. Он встряхивал головою, двуцветные
волосы падали на лоб и щеки ему, резким жестом руки он отбрасывал их, лицо его
стало еще красивее и как-то острей.
Он коротко остриг
волосы, обнажив плоский череп, от этого лицо его
стало шире, а пуговка носа точно вспухла и расплылась. Пощипывая усики цвета уличной пыли, он продолжал...
Она похудела, у нее некрасиво вытянулась шея, а лицо
стало маленьким и узким оттого, что она, взбивая жестковатые
волосы свои, сделала себе прическу женщины из племени кафров.
Тот снова отрастил до плеч свои ангельские кудри, но голубые глаза его помутнели, да и весь он выцвел, поблек, круглое лицо обросло негустым, желтым
волосом и
стало длиннее, суше. Говоря, он пристально смотрел в лицо собеседника, ресницы его дрожали, и казалось, что чем больше он смотрит, тем хуже видит. Он часто и осторожно гладил правой рукою кисть левой и переспрашивал...
Выпив, она удивительным движением рук и головы перебросила обильные
волосы свои на грудь и, отобрав половину их,
стала заплетать косу.
Вошла Лидия, одетая в необыкновенный халатик оранжевого цвета, подпоясанный зеленым кушаком.
Волосы у нее были влажные, но от этого шапка их не
стала меньше. Смуглое лицо ярко разгорелось, в зубах дымилась папироса, она рядом с Алиной напоминала слишком яркую картинку не очень искусного художника. Морщась от дыма, она взяла чашку чая, вылила чай в полоскательницу и сказала...
Он сильно поседел, снова отрастил три бороды и длинные
волосы; похудевшее лицо его снова
стало лицом множества русских, суздальских людей.
Он усмехался с ироническим сожалением. В нем явилось нечто важное и самодовольное; ходил он медленно, выгибая грудь, как солдат; снова отрастил
волосы до плеч, но завивались они у него уже только на концах, а со щек и подбородка опускались тяжело и прямо, как нитки деревенской пряжи. В пустынных глазах его сгустилось нечто гордое, и они
стали менее прозрачны.
Макаров еще более поседел, виски
стали почти белыми, и сильнее выцвели темные клочья
волос на голове.
Сидя в постели, она заплетала косу.
Волосы у нее были очень тонкие, мягкие, косу она укладывала на макушке холмиком, увеличивая этим свой рост. Казалось, что
волос у нее немного, но, когда она распускала косу, они покрывали ее спину или грудь почти до пояса, и она
становилась похожа на кающуюся Магдалину.
Поредевшие встрепанные
волосы обнажали бугроватый череп; лысина, увеличив лоб, притиснув глазницы, сделала глаза меньше, острее; белки приняли металлический блеск ртути, покрылись тонким рисунком красных жилок, зрачки потеряли форму, точно зазубрились, и
стали еще более непослушны, а под глазами вспухли синеватые подушечки, и нос опустился к толстым губам.
После нескольких месяцев тюрьмы ее сослали в глухой городок Вятской губернии. Перед отъездом в ссылку она
стала скромнее одеваться, обрезала пышные свои
волосы и сказала...
— Минуту внимания, господа! — внушительно крикнул благообразный старик с длинными
волосами, седобородый и носатый.
Стало тише, и отчетливо прозвучали две фразы...
— Тут, знаешь, убивали, — сказала она очень оживленно. В зеленоватом шерстяном платье, с
волосами, начесанными на уши, с напудренным носом, она не
стала привлекательнее, но оживление все-таки прикрашивало ее. Самгин видел, что это она понимает и ей нравится быть в центре чего-то. Но он хорошо чувствовал за радостью жены и ее гостей — страх.
Негодовала не одна Варвара, ее приятели тоже возмущались. Оракулом этих дней был «удивительно осведомленный» Брагин. Он подстриг
волосы и уже заменил красный галстук синим в полоску; теперь галстук не скрывал его подбородка, и оказалось, что подбородок уродливо острый, загнут вверх, точно у беззубого старика, от этого восковой нос Брагина
стал длиннее, да и все лицо обиженно вытянулось. Фыркая и кашляя, он говорил...
Шаги людей на улице
стали как будто быстрей. Самгин угнетенно вышел в столовую, — и с этой минуты жизнь его надолго превратилась в сплошной кошмар. На него наткнулся Кумов; мигая и приглаживая красными ладонями
волосы, он встряхивал головою, а
волосы рассыпались снова, падая ему на щеки.
Он исчез. Парень подошел к столу, взвесил одну бутылку, другую, налил в стакан вина, выпил, громко крякнул и оглянулся, ища, куда плюнуть. Лицо у него опухло, левый глаз почти затек, подбородок и шея вымазаны кровью. Он
стал еще кудрявей, — растрепанные
волосы его стояли дыбом, и он был еще более оборван, — пиджак вместе с рубахой распорот от подмышки до полы, и, когда парень пил вино, — весь бок его обнажился.
— Так — уютнее, — согласилась Дуняша, выходя из-за ширмы в капотике, обшитом мехом; косу она расплела, рыжие
волосы богато рассыпались по спине, по плечам, лицо ее
стало острее и приобрело в глазах Клима сходство с мордочкой лисы. Хотя Дуняша не улыбалась, но неуловимые, изменчивые глаза ее горели радостью и как будто увеличились вдвое. Она села на диван, прижав голову к плечу Самгина.
— Из-за голубей потерял, — говорил он, облокотясь на стол, запустив пальцы в растрепанные
волосы, отчего голова
стала уродливо огромной, а лицо — меньше. — Хорошая женщина, надо сказать, но, знаете, у нее — эти общественные инстинкты и все такое, а меня это не опьяняет…
Марина посмотрела на него, улыбаясь, хотела что-то сказать, но вошли Безбедов и Турчанинов; Безбедов — в дворянском мундире и брюках, в туфлях на босых ногах, — ему удалось причесать лохматые
волосы почти гладко, и он казался менее нелепым — осанистым, серьезным; Турчанинов, в поддевке и резиновых галошах,
стал ниже ростом, тоньше, лицо у него было несчастное. Шаркая галошами, он говорил, не очень уверенно...
Голос ее звучал все крепче, в нем слышалось нарастание ярости. Без шляпы на голове, лицо ее, осыпанное
волосами,
стало маленьким и жалким, влажные глаза тоже
стали меньше.
В правой руке ее гребенка, рука перекинута через ручку кресла и тихонько вздрагивает; казалось, что и все ее тело тихонько дрожит, только глаза неподвижно остановились на лице Лютова, клочковатые
волосы его были чем-то смазаны, гладко причесаны, и лицо
стало благообразнее.
Какие-то неприятные молоточки стучали изнутри черепа в кости висков. Дома он с минуту рассматривал в зеркале возбужденно блестевшие глаза, седые нити в поредевших
волосах, отметил, что щеки
стали полнее, лицо — круглей и что к такому лицу бородка уже не идет, лучше сбрить ее. Зеркало показывало, как в соседней комнате ставит на стол посуду пышнотелая, картинная девица, румянощекая, голубоглазая, с золотистой косой ниже пояса.
Он сам был искренно удивлен резкостью и определенностью этой оценки, он никогда еще не думал в таком тоне, и это сразу приподняло, выпрямило его. Взглянув в зеркало, он увидал, что смоченные
волосы, высохнув, лежат гладко и этим обнаруживают, как мало их и как они
стали редки. Он взял щетку, старательно взбил их, но, и более пышные, они все-таки заставили его подумать...
Самгин отошел от окна, лег на диван и
стал думать о женщинах, о Тосе, Марине. А вечером, в купе вагона, он отдыхал от себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него, держа в руке стакан белого вина, бутылка была зажата у него между колен, ладонью правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он слышит треск жестких
волос.
— Социализм, по его идее, древняя, варварская форма угнетения личности. — Он кричал, подвывая на высоких нотах, взбрасывал голову, прямые пряди черных
волос обнажали на секунду угловатый лоб, затем падали на уши, на щеки, лицо
становилось узеньким, трепетали губы, дрожал подбородок, но все-таки Самгин видел в этой маленькой тощей фигурке нечто игрушечное и комическое.