Неточные совпадения
— Петербург — многоликий город. Видите: сегодня у него таинственное и пугающее лицо.
В белые ночи он очаровательно воздушен. Это —
живой, глубоко чувствующий город.
У стола
в комнате Нехаевой стояла шерстяная, кругленькая старушка, она бесшумно брала
в руки вещи, книги и обтирала их тряпкой. Прежде чем взять вещь, она вежливо кивала головою, а затем так осторожно вытирала ее, точно вазочка или книга были
живые и хрупкие, как цыплята. Когда Клим вошел
в комнату, она зашипела на него...
— Правду говоря, — нехорошо это было видеть, когда он сидел верхом на спине Бобыля. Когда Григорий злится, лицо у него… жуткое! Потом Микеша плакал. Если б его просто побили, он бы не так обиделся, а тут — за уши! Засмеяли его, ушел
в батраки на хутор к Жадовским. Признаться — я рада была, что ушел, он мне
в комнату всякую дрянь через окно бросал — дохлых мышей, кротов, ежей
живых, а я страшно боюсь ежей!
— Мы с тобой, Лидок, праведницы, и за это Самгин, такой беленький ангел, перевозит нас
живыми в рай.
Туробоев присел ко крыльцу церковно-приходской школы, только что выстроенной, еще без рам
в окнах. На ступенях крыльца копошилась, кричала и плакала куча детей, двух — и трехлеток, управляла этой
живой кучей грязненьких, золотушных тел сероглазая, горбатенькая девочка-подросток, управляла, негромко покрикивая, действуя руками и ногами. На верхней ступени, широко расставив синие ноги
в огромных узлах вен, дышала со свистом слепая старуха, с багровым, раздутым лицом.
По праздникам из села являлись стаи мальчишек, рассаживаясь по берегу реки, точно странные птицы, они молча, сосредоточенно наблюдали беспечную жизнь дачников. Одного из них, быстроглазого, с головою
в мелких колечках черных волос, звали Лаврушка, он был сирота и, по рассказам прислуги, замечателен тем, что пожирал птенцов птиц
живыми.
—
В меня — шагали, понимаете? Нет, это… надо испытать. Человек лежит, а на него ставят ноги, как на болотную кочку! Давят… а?
Живой человек. Невообразимо.
— Зн’ачит: «Р’усск’ие
в’едомости» б’ез их академизма и, как вы сказали, — с максимумом
живого отношения к истинно культурным нуждам края?
— Ой, не доведет нас до добра это сочинение мертвых праведников, а тем паче —
живых. И ведь делаем-то мы это не по охоте, не по нужде, а — по привычке, право, так! Лучше бы согласиться на том, что все грешны, да и жить всем
в одно грешное, земное дело.
Кроме ее нагого тела
в зеркале отражалась стена, оклеенная темными обоями, и было очень неприятно видеть Лидию удвоенной: одна,
живая, покачивается на полу, другая скользит по неподвижной пустоте зеркала.
Гнев и печаль, вера и гордость посменно звучат
в его словах, знакомых Климу с детства, а преобладает
в них чувство любви к людям;
в искренности этого чувства Клим не смел, не мог сомневаться, когда видел это удивительно
живое лицо, освещаемое изнутри огнем веры.
Горничная внесла самовар, заварила чай. Клим послушал успокаивающее пение самовара, встал, налил стакан чая. Две чаинки забегали
в стакане, как
живые, он попытался выловить их ложкой. Не давались. Бросив ложку, он взглянул на окно, к стеклам уже прильнула голубоватая муть вечера.
Репутация солидности не только не спасала, а вела к тому, что организаторы движения настойчиво пытались привлечь Самгина к «
живому и необходимому делу воспитания гражданских чувств
в будущих чиновниках», — как убеждал его, знакомый еще по Петербургу, рябой, заикавшийся Попов; он, видимо, совершенно посвятил себя этому делу.
Эта искусная игра повела к тому, что, когда Алина перестала петь, невидимые руки, утомившие ее, превратились
в сотни реальных,
живых рук, неистово аплодируя, они все жадно тянулись к ней, готовые раздеть, измять ее.
Затем, при помощи прочитанной еще
в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн
в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые,
живые, черные валы.
— Может быть, она и не ушла бы, догадайся я заинтересовать ее чем-нибудь
живым — курами, коровами, собаками, что ли! — сказал Безбедов, затем продолжал напористо: — Ведь вот я нашел же себя
в голубиной охоте, нашел ту песню, которую суждено мне спеть. Суть жизни именно
в такой песне — и чтоб спеть ее от души. Пушкин, Чайковский, Миклухо-Маклай — все жили, чтобы тратить себя на любимое занятие, — верно?
Казалось, что чем дальше уходит архиерей и десятки неуклюжих фигур
в ризах, — тем более плотным становится этот
живой поток золота, как бы увлекая за собою всю силу солнца, весь блеск его лучей.
Все более
живой и крупной становилась рябь воды
в чане, ярче — пятно света на ней, — оно дробилось; Самгин снова видел вихорек
в центре темного круга на воде, не пытаясь убедить себя
в том, что воображает, а не видит.
Лошадь точно провалилась сквозь землю, и минуту
в доме, где было пятеро
живых людей, и вокруг дома было неприятно тихо, а затем прогрохотало что-то металлическое.
Приятно волнующее чувство не исчезало, а как будто становилось все теплее, помогая думать смелее,
живее, чем всегда. Самгин перешел
в столовую, выпил стакан чаю, сочиняя план рассказа, который можно бы печатать
в новой газете. Дронов не являлся. И, ложась спать, Клим Иванович удовлетворенно подумал, что истекший день его жизни чрезвычайно значителен.
— Обнажаю, обнажаю, — пробормотал поручик, считая деньги. — Шашку и Сашку, и Машку, да, да! И не иду, а — бегу. И — кричу. И размахиваю шашкой. Главное: надобно размахивать, двигаться надо! Я, знаете, замечательные слова поймал
в окопе, солдат солдату эдак зверски крикнул: «Что ты, дурак, шевелишься, как
живой?»
Убийство Тагильского потрясло и взволновало его как почти моментальное и устрашающее превращение
живого, здорового человека
в труп, но смерть сына трактирщика и содержателя публичного дома не возбуждала жалости к нему или каких-либо «добрых чувств». Клим Иванович хорошо помнил неприятнейшие часы бесед Тагильского
в связи с убийством Марины.
— Смир-рно-о! — кричат на них солдаты, уставшие командовать
живою, но неповоротливой кучкой людей, которые казались Самгину измятыми и пустыми, точно испорченные резиновые мячи. Над канавами улиц, над площадями висит болотное, кочковатое небо
в разодранных облаках, где-то глубоко за облаками расплылось блеклое солнце, сея мутноватый свет.