Неточные совпадения
Он плохо спал, встал рано, чувствуя себя полубольным, пошел
в столовую пить
кофе и увидал там Варавку, который, готовясь к битве дня, грыз поджаренный хлеб, запивая его портвейном.
Говорила она неутомимо, смущая Самгина необычностью суждений, но за неожиданной откровенностью их он не чувствовал простодушия и стал еще более осторожен
в словах. На Невском она предложила выпить
кофе, а
в ресторане вела себя слишком свободно для девушки, как показалось Климу.
Клим Самгин решил не выходить из комнаты, но горничная, подав
кофе, сказала, что сейчас придут полотеры. Он взял книгу и перешел
в комнату брата. Дмитрия не было, у окна стоял Туробоев
в студенческом сюртуке; барабаня пальцами по стеклу, он смотрел, как лениво вползает
в небо мохнатая туча дыма.
Он различал, что под тяжестью толпы земля волнообразно зыблется, шарики голов подпрыгивают, точно зерна
кофе на горячей сковороде;
в этих судорогах было что-то жуткое, а шум постепенно становился похожим на заунывное, но грозное пение неисчислимого хора.
На хозяйку Клим не смотрел, боясь увидеть
в светлых глазах ее выражение неудовольствия; она стояла у буфета, третий раз приготовляя
кофе, усердно поглощаемый Дмитрием.
— Какой вы смешной, пьяненький! Такой трогательный. Ничего, что я вас привезла к себе? Мне неудобно было ехать к вам с вами
в четыре часа утра. Вы спали почти двенадцать часов. Вы не вставайте! Я сейчас принесу вам
кофе…
— Случай — исключительный, — сказал доктор, открывая окна; затем подошел к столу, налил стакан
кофе, походил по комнате, держа стакан
в руках, и, присев к столу, пожаловался...
Самгин сосредоточенно занялся
кофе, это позволяло ему молчать. Патрон никогда не говорил с ним о политике, и Самгин знал, что он, вообще не обнаруживая склонности к ней, держался
в стороне от либеральных адвокатов. А теперь вот он говорит...
— Вот скандал, — сокрушенно вздохнул он, пробуя стереть платком рыжие пятна с брюк.
Кофе из стакана он выплеснул
в плевательницу, а термос сунул
в корзину, забыв о том, что предложил
кофе Самгину.
Веселая горничная подала
кофе. Лидия, взяв кофейник, тотчас шумно поставила его и начала дуть на пальцы. Не пожалев ее, Самгин молчал, ожидая, что она скажет. Она спросила: давно ли он видел отца, здоров ли он? Клим сказал, что видит Варавку часто и что он летом будет жить
в Старой Руссе, лечиться от ожирения.
Он взял извозчика и, сидя
в экипаже, посматривая на людей сквозь стекла очков, почувствовал себя разреженным, подобно решету; его встряхивало; все, что он видел и слышал, просеивалось сквозь, но сетка решета не задерживала ничего.
В буфете вокзала, глядя
в стакан,
в рыжую жижицу
кофе, и отгоняя мух, он услыхал...
«У меня температура, — вероятно, около сорока», — соображал Самгин, глядя на фыркающий самовар; горячая медь отражала вместе с его лицом какие-то полосы, пятна, они снова превратились
в людей, каждый из которых размножился на десятки и сотни подобных себе, образовалась густейшая масса одинаковых фигур, подскакивали головы, как зерна
кофе на горячей сковороде, вспыхивали тысячами искр разноцветные глаза, создавался тихо ноющий шумок…
Но
кофе она не налила, а, вместе со стулом подвинувшись к Самгину, наклонясь к нему, стала с ужасом
в глазах рассказывать почему-то вполголоса и оглядываясь...
Потом пили
кофе.
В голове Самгина еще гудел железный шум поезда, холодный треск пролеток извозчиков, многообразный шум огромного города,
в глазах мелькали ртутные капли дождя. Он разглядывал желтоватое лицо чужой женщины, мутно-зеленые глаза ее и думал...
В том, что говорили у Гогиных, он не услышал ничего нового для себя, — обычная разноголосица среди людей, каждый из которых боится порвать свою веревочку, изменить своей «системе фраз». Он привык думать, что хотя эти люди строят мнения на фактах, но для того, чтоб не считаться с фактами.
В конце концов жизнь творят не бунтовщики, а те, кто
в эпохи смут накопляют силы для жизни мирной. Придя домой, он записал свои мысли, лег спать, а утром Анфимьевна,
в платье цвета ржавого железа, подавая ему
кофе, сказала...
Он неясно помнил, как очутился
в доме Лютова, где пили
кофе, сумасшедше плясали, пели, а потом он ушел спать, но не успел еще раздеться, явилась Дуняша с коньяком и зельтерской, потом он раздевал ее, обжигая пальцы о раскаленное, тающее тело.
— Ну — а что же? Восьмой час… Кучер говорит: на Страстной телеграфные столбы спилили, проволока везде, нельзя ездить будто. — Он тряхнул головой. — Горох
в башке! — Прокашлялся и продолжал более чистым голосом. — А впрочем, — хи-хи! Это Дуняша научила меня — «хи-хи»; научила, а сама уж не говорит. — Взял со стола цепочку с образком, взвесил ее на ладони и сказал, не удивляясь: — А я думал — она с филологом спала. Ну, одевайся! Там —
кофе.
— И все — не так, — сказала Дуняша, улыбаясь Самгину, наливая ему
кофе. — Страстный — вспыхнул да и погас. А настоящий любовник должен быть такой, чтоб можно повозиться с ним, разогревая его. И лирических не люблю, — что
в них толку? Пенится, как мыло, вот и всё…
Макаров равнодушно пожал плечами и, наливая себе
кофе, обратился
в сторону Алины...
Но еще более неприятные полчаса провел он с Макаровым. Этот явился рано утром, когда Самгин пил
кофе, слушая умиленные рассказы Анфимьевны о защитниках баррикады: ночами они посменно грелись у нее
в кухне, старуха поила их чаем и вообще жила с ними
в дружбе.
Выпив
кофе, он посмотрел
в окно через голову Самгина и продолжал...
Рассматривая
в зеркале тусклые отражения этих людей, Самгин увидел среди них ушастую голову Ивана Дронова. Он хотел встать и уйти, но слуга принес
кофе; Самгин согнулся над чашкой и слушал.
Не желая видеть Дуняшу, он зашел
в ресторан, пообедал там, долго сидел за
кофе, курил и рассматривал, обдумывал Марину, но понятнее для себя не увидел ее. Дома он нашел письмо Дуняши, — она извещала, что едет — петь на фабрику посуды, возвратится через день.
В уголке письма было очень мелко приписано: «Рядом с тобой живет подозрительный, и к нему приходил Судаков. Помнишь Судакова?»
Он сел пить
кофе против зеркала и
в непонятной глубине его видел свое очень истощенное, бледное лицо, а за плечом своим — большую, широколобую голову,
в светлых клочьях волос, похожих на хлопья кудели; голова низко наклонилась над столом, пухлая красная рука работала вилкой
в тарелке, таская
в рот куски жареного мяса. Очень противная рука.
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже попадал на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной ночью, кто-то забрался из сада на крышу с целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова
в состояние мрачной ярости; утром он бегал по двору
в ночном белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем пришел к Самгину пить
кофе и, желтый от злобы, заявил...
Самгин дождался, когда пришел маленький, тощий, быстроглазый человек во фланелевом костюме, и они с Крэйтоном заговорили, улыбаясь друг другу, как старые знакомые. Простясь, Самгин пошел
в буфет, с удовольствием позавтракал, выпил
кофе и отправился гулять, думая, что за последнее время все события
в его жизни разрешаются быстро и легко.
Забыв поблагодарить, Самгин поднял свои чемоданы, вступил
в дождь и через час, взяв ванну, выпив
кофе, сидел у окна маленькой комнатки, восстановляя
в памяти сцену своего знакомства с хозяйкой пансиона. Толстая, почти шарообразная,
в темно-рыжем платье и сером переднике,
в очках на носу, стиснутом подушечками красных щек, она прежде всего спросила...
Она сама быстро и ловко приготовила ванну и подала
кофе, объяснив, что должна была отказать
в работе племяннице забастовщика.
Вопрос остался без ответа. Позвонил, спросил
кофе, русские газеты, начал мыться, а
в памяти навязчиво звучало...
За
кофе читал газеты. Корректно ворчали «Русские ведомости», осторожно ликовало «Новое время»,
в «Русском слове» отрывисто, как лает старый пес, знаменитый фельетонист скучно упражнялся
в острословии, а на второй полосе подсчитано было количество повешенных по приговорам военно-полевых судов. Вешали ежедневно и усердно.
Проснулся рано,
в настроении очень хорошем, позвонил, чтоб дали
кофе, но вошел коридорный и сказал...
Он очень торопился, Дронов, и был мало похож на того человека, каким знал его Самгин. Он, видимо, что-то утратил, что-то приобрел, а
в общем — выиграл. Более сытым и спокойнее стало его плоское, широконосое лицо, не так заметно выдавались скулы, не так раздерганно бегали рыжие глаза, только золотые зубы блестели еще более ярко. Он сбрил усы. Говорил он более торопливо, чем раньше, но не так нагло. Как прежде, он отказался от
кофе и попросил белого вина.
— Точно иностранец, — повторила Тося. — Бывало,
в кондитерской у нас
кофе пьют, болтают, смеются, а где-нибудь
в уголке сидит англичанин и всех презирает.
Он смотрел
в маленький черный кружок
кофе, ограниченный краями чашки, и все более торопливо пытался погасить вопрос, одновременно вылавливая из шума различные фразы.
Самгин постоял перед мутным зеркалом, приводя
в порядок измятый костюм, растрепанные волосы, нашел, что лицо у него достаточно внушительно, и спустился
в ресторан пить
кофе.
Когда Самгин проснулся, разбуженный железным громом, поручика уже не было
в комнате. Гремела артиллерия, проезжая рысью по булыжнику мостовой, с громом железа как будто спорил звон колоколов, настолько мощный, что казалось — он волнует воздух даже
в комнате. За
кофе следователь объяснил, что
в городе назначен смотр артиллерии, прибывшей из Петрограда, а звонят, потому что — воскресенье, церкви зовут к поздней обедне.
В длинном этом сарае их было человек десять, двое сосредоточенно играли
в шахматы у окна, один писал письмо и, улыбаясь, поглядывал
в потолок, еще двое
в углу просматривали иллюстрированные журналы и газеты, за столом пил
кофе толстый старик с орденами на шее и на груди, около него сидели остальные, и один из них, черноусенький, с кошечьим лицом, что-то вполголоса рассказывал, заставляя старика усмехаться.
А
в сорока верстах — Обь, тоже рыбье царство, — говорил Дмитрий, с явным наслаждением прихлебывая
кофе и зачем-то крепко нажимая кулаком левой руки на крышку стола.
«Заполняет выдумками пустые года жизни своей», — определил Клим, наливая
кофе в чашку, и спросил...
Веселая ‹девица›, приготовив утром
кофе, — исчезла. Он целый день питался сардинами и сыром, съел все, что нашел
в кухне, был голоден и обозлен. Непривычная темнота
в комнате усиливала впечатление оброшенности, темнота вздрагивала, точно пытаясь погасить огонь свечи, а ее и без того хватит не больше, как на четверть часа. «Черт вас возьми…»