Неточные совпадения
Туробоев, холодненький, чистенький и вежливый, тоже смотрел
на Клима, прищуривая темные, неласковые глаза, — смотрел вызывающе. Его слишком красивое лицо особенно сердито морщилось, когда Клим подходил к Лидии, но девочка разговаривала с Климом небрежно, торопливо, притопывая ногами и
глядя в ту сторону, где Игорь. Она все более плотно срасталась с Туробоевым, ходили они взявшись за
руки; Климу казалось, что, даже увлекаясь игрою, они играют друг для друга, не видя, не чувствуя никого больше.
Учитель встречал детей молчаливой, неясной улыбкой; во всякое время дня он казался человеком только что проснувшимся. Он тотчас ложился вверх лицом
на койку, койка уныло скрипела. Запустив пальцы
рук в рыжие, нечесанные космы жестких и прямых волос, подняв к потолку расколотую, медную бородку, не
глядя на учеников, он спрашивал и рассказывал тихим голосом, внятными словами, но Дронов находил, что учитель говорит «из-под печки».
Мать улыбалась,
глядя на него, но и ее глаза были печальны. Наконец, засунув
руку под одеяло, Варавка стал щекотать пятки и подошвы Клима, заставил его рассмеяться и тотчас ушел вместе с матерью.
Это сопоставление понравилось Климу, как всегда нравились ему упрощающие мысли. Он заметил, что и сам Томилин удивлен своим открытием, видимо — случайным. Швырнув тяжелую книгу
на койку, он шевелил бровями,
глядя в окно, закинув
руки за шею, под свой плоский затылок.
Клим вышел в столовую, там, у стола,
глядя на огонь свечи, сидела Лидия, скрестив
руки на груди, вытянув ноги.
Замолчали, прислушиваясь. Клим стоял у буфета, крепко вытирая
руки платком. Лидия сидела неподвижно, упорно
глядя на золотое копьецо свечи. Мелкие мысли одолевали Клима. «Доктор говорил с Лидией почтительно, как с дамой. Это, конечно, потому, что Варавка играет в городе все более видную роль. Снова в городе начнут говорить о ней, как говорили о детском ее романе с Туробоевым. Неприятно, что Макарова уложили
на мою постель. Лучше бы отвести его
на чердак. И ему спокойней».
Лидия, непричесанная, в оранжевом халатике, в туфлях
на босую ногу, сидела в углу дивана с тетрадью нот в
руках. Не спеша прикрыв голые ноги полою халата, она, неласково
глядя на Клима, спросила...
Говорила она — не
глядя на Клима, тихо и как бы проверяя свои мысли. Выпрямилась, закинув
руки за голову; острые груди ее высоко подняли легкую ткань блузы. Клим выжидающе молчал.
Вот он идет куда-то широко шагая,
глядя в землю, спрятав
руки, сжатые в кулак, за спиною, как бы неся
на плечах невидимую тяжесть.
Все молчали,
глядя на реку: по черной дороге бесшумно двигалась лодка,
на носу ее горел и кудряво дымился светец, черный человек осторожно шевелил веслами, а другой, с длинным шестом в
руках, стоял согнувшись у борта и целился шестом в отражение огня
на воде; отражение чудесно меняло формы, становясь похожим то
на золотую рыбу с множеством плавников, то
на глубокую, до дна реки, красную яму, куда человек с шестом хочет прыгнуть, но не решается.
За окном шелестел дождь, гладя стекла. Вспыхнул газовый фонарь, бескровный огонь его осветил мелкий, серый бисер дождевых капель, Лидия замолчала, скрестив
руки на груди, рассеянно
глядя в окно. Клим спросил: что такое дядя Хрисанф?
Лютов был явно настроен
на скандал, это очень встревожило Клима, он попробовал вырвать
руку, но безуспешно. Тогда он увлек Лютова в один из переулков Тверской, там встретили извозчика-лихача. Но, усевшись в экипаж, Лютов,
глядя на густые толпы оживленного, празднично одетого народа, заговорил еще громче в синюю спину возницы...
Лидия сидела в столовой
на диване, держа в
руках газету, но
глядя через нее в пол.
— Ш-ш, — прошептала она, подняв
руку, опасливо
глядя на двери, а он, понизив голос,
глядя в ее усталое лицо, продолжал...
— Ты — иди, — сказала Лидия,
глядя на постель все тем же озабоченным и спрашивающим взглядом. Самгин ушел, молча поцеловав ее
руку.
Однообразно помахивая ватной ручкой, похожая
на уродливо сшитую из тряпок куклу, старая женщина из Олонецкого края сказывала о том, как мать богатыря Добрыни прощалась с ним, отправляя его в поле,
на богатырские подвиги. Самгин видел эту дородную мать, слышал ее твердые слова, за которыми все-таки слышно было и страх и печаль, видел широкоплечего Добрыню: стоит
на коленях и держит меч
на вытянутых
руках,
глядя покорными глазами в лицо матери.
Все замолчали, подтянулись, прислушиваясь,
глядя на Оку,
на темную полосу моста, где две линии игрушечно маленьких людей размахивали тонкими
руками и, срывая головы с своих плеч, играли ими, подкидывая вверх.
Народ подпрыгивал, размахивая
руками, швырял в воздух фуражки, шапки. Кричал он так, что было совершенно не слышно, как пара бойких лошадей губернатора Баранова бьет копытами по булыжнику. Губернатор торчал в экипаже, поставив колено
на сиденье его,
глядя назад, размахивая фуражкой, был он стального цвета, отчаянный и героический, золотые бляшки орденов блестели
на его выпуклой груди.
Царь, маленький, меньше губернатора, голубовато-серый, мягко подскакивал
на краешке сидения экипажа, одной
рукой упирался в колено, а другую механически поднимал к фуражке, равномерно кивал головой направо, налево и улыбался,
глядя в бесчисленные кругло открытые, зубастые рты, в красные от натуги лица. Он был очень молодой, чистенький, с красивым, мягким лицом, а улыбался — виновато.
Руки его лежали
на животе, спрятанные в широкие рукава, но иногда, видимо, по догадке или повинуясь неуловимому знаку, один из китайцев тихо начинал говорить с комиссаром отдела, а потом, еще более понизив голос, говорил Ли Хунг-чангу, преклонив голову, не
глядя в лицо его.
«Сейчас все это и произойдет», — подумал он не совсем уверенно, а как бы спрашивая себя. Анфимьевна отворила дверь. Варвара внесла поднос, шла она закусив губу,
глядя на синий огонь спиртовки под кофейником. Когда она подавала чашку, Клим заметил, что
рука ее дрожит, а грудь дышит неровно.
— Хорошо — приятно
глядеть на вас, — говорила Анфимьевна, туго улыбаясь, сложив
руки на животе. — Нехорошо только, что
на разных квартирах живете, и дорого это, да и не закон будто! Переехали бы вы, Клим Иванович, в Любашину комнату.
Вывернув брюки наизнанку, Стратонов тщательно сложил их, снял с полки тяжелый чемодан, затем, надув щеки, сердито
глядя на Самгина, вытянул
руку ладонью вверх и сильно дунул
на ладонь...
Было почти приятно смотреть, как Иван Дронов, в кургузенькой визитке и соломенной шляпе, спрятав
руки в карманы полосатых брюк, мелкими шагами бегает полчаса вдоль стены, наклонив голову,
глядя под ноги себе, или вдруг, точно наткнувшись
на что-то, остановится и щиплет пальцами светло-рыжие усики.
«Да, темная душа», — повторил Самгин,
глядя на голую почти до плеча
руку женщины. Неутомимая в работе, она очень завидовала успехам эсеров среди ремесленников, приказчиков, мелких служащих, и в этой ее зависти Самгин видел что-то детское. Вот она говорит доктору, который, следя за карандашом ее, окружил себя густейшим облаком дыма...
— Почему ты не ложишься спать? — строго спросила Варвара, появляясь в дверях со свечой в
руке и
глядя на него из-под ладони. — Иди, пожалуйста! Стыдно сознаться, но я боюсь! Этот мальчик… Сын доктора какого-то… Он так стонал…
На желтой крышке больничного гроба лежали два листа пальмы латании и еще какие-то ветки комнатных цветов; Алина — монументальная, в шубе, в тяжелой шали
на плечах — шла, упираясь подбородком в грудь; ветер трепал ее каштановые волосы; она часто, резким жестом
руки касалась гроба, точно толкая его вперед, и, спотыкаясь о камни мостовой, толкала Макарова; он шагал,
глядя вверх и вдаль, его ботинки стучали по камням особенно отчетливо.
— Значит — ложная тревога, — сказал Макаров, подходя к Самгину и
глядя на часы в
руке. — Мне пора
на работу, до свидания!
На днях зайду еще. Слушай, — продолжал он, понизив голос, — обрати внимание
на рыжего мальчишку — удивительно интересен!
По двору один за другим, толкаясь, перегоняя друг друга, бежали в сарай Калитин, Панфилов и еще трое; у калитки ворот стоял дворник Николай с железным ломом в
руках,
глядя в щель
на улицу, а среди двора — Анфимьевна крестилась в пестрое небо.
Зрачки ее как будто вспыхнули, посветлели
на секунду и тут же замутились серой слезой, растаяли. Ослепшими глазами
глядя на стол, щупая его дрожащей
рукой, она поставила чашку мимо блюдца.
Самгин посмотрел в окно — в небе, проломленном колокольнями церквей, пылало зарево заката и неистово метались птицы, вышивая черным по красному запутанный узор. Самгин,
глядя на птиц, пытался составить из их суеты слова неоспоримых фраз. Улицу перешла Варвара под
руку с Брагиным, сзади шагал странный еврей.
Рассказывая, он все время встряхивал головой, точно у него по енотовым волосам муха ползала. Замолчав и пристально
глядя в лицо Самгина, он одной
рукой искал
на диване фляжку, другой поглаживал шею, а схватив фляжку, бросил ее
на колени Самгина.
«Кошмар, — думал он,
глядя на Марину поверх очков. — Почему я так откровенно говорю с ней? Я не понимаю ее, чувствую в ней что-то неприятное. Почему же?» Он замолчал, а Марина, скрестив
руки на высокой груди, сказала негромко...
— Я? Я — по-дурацки говорю. Потому что ничего не держится в душе… как в безвоздушном пространстве. Говорю все, что в голову придет, сам перед собой играю шута горохового, — раздраженно всхрапывал Безбедов; волосы его, высохнув, торчали дыбом, — он выпил вино, забыв чокнуться с Климом, и, держа в
руке пустой стакан, сказал,
глядя в него: — И боюсь, что
на меня, вот — сейчас, откуда-то какой-то страх зверем бросится.
— Ничего, — гуляй, — сказал Вася приятным мягким баском.
На его широких плечах — коричневый армяк, подпоясан веревкой, шея обмотана синим шарфом,
на ногах — рыжие солдатские сапоги; он опирался обеими
руками на толстую суковатую палку и,
глядя сверху вниз
на Самгина, говорил...
Он встал и начал быстро пожимать
руки сотрапезников, однообразно кивая каждому гладкой головкой, затем, высоко вскинув ее, заложив одну
руку за спину, держа в другой часы и
глядя на циферблат, широкими шагами длинных ног пошел к двери, как человек, совершенно уверенный, что люди поймут, куда он идет, и позаботятся уступить ему дорогу.
Правая
рука ее была обнажена по локоть, левая — почти до плеча. Капот как будто сползал с нее. Самгин,
глядя на дымок папиросы, сказал, не скрывая сожаления...
Но спрашивал он мало, а больше слушал Марину,
глядя на нее как-то подчеркнуто почтительно. Шагал по улицам мерным, легким шагом солдата, сунув
руки в карманы черного, мохнатого пальто, носил бобровую шапку с козырьком, и глаза его смотрели из-под козырька прямо, неподвижно, не мигая. Часто посещал церковные службы и, восхищаясь пением, говорил глубоким баритоном...
Ему казалось, что он весь запылился, выпачкан липкой паутиной; встряхиваясь, он ощупывал костюм, ловя
на нем какие-то невидимые соринки, потом, вспомнив, что, по народному поверью, так «обирают» себя люди перед смертью, глубоко сунул
руки в карманы брюк, — от этого стало неловко идти, точно он связал себя. И, со стороны
глядя, смешон, должно быть, человек, который шагает одиноко по безлюдной окраине, — шагает, сунув
руки в карманы, наблюдая судороги своей тени, маленький, плоский, серый, — в очках.
Явился слуга со счетом, Самгин поцеловал
руку женщины, ушел, затем, стоя посредине своей комнаты, закурил, решив идти
на бульвары. Но, не сходя с места,
глядя в мутно-серую пустоту за окном, над крышами, выкурил всю папиросу, подумал, что, наверное, будет дождь, позвонил, спросил бутылку вина и взял новую книгу Мережковского «Грядущий хам».
Самгин, прихлебывая вино, ожидал, когда инженер начнет извиняться за поведение Бердникова. Конечно, он пришел по поручению толстяка с этой целью. Попов начал говорить так же возбужденно, как при первой встрече. Держа в одной
руке сигару, в другой стакан вина, он говорил,
глядя на Самгина укоризненно...
«Я попал в анекдот, в водевиль», — сообразил Самгин. И, с огорчением
глядя в ласковые глаза,
на высокий бюст Лиз, заявил, что он, к сожалению, через час уезжает в Швейцарию. Лиз выпустила его
руку, говоря с явной досадой...
Орехова солидно поздоровалась с нею, сочувственно
глядя на Самгина, потрясла его
руку и стала помогать Юрину подняться из кресла. Он принял ее помощь молча и, высокий, сутулый, пошел к фисгармонии, костюм
на нем был из толстого сукна, но и костюм не скрывал остроты его костлявых плеч, локтей, колен. Плотникова поспешно рассказывала Ореховой...
Да, у Краснова
руки были странные, они все время, непрерывно, по-змеиному гибко двигались, как будто не имея костей от плеч до пальцев. Двигались как бы нерешительно, слепо, но пальцы цепко и безошибочно ловили все, что им нужно было: стакан вина, бисквит, чайную ложку. Движения этих
рук значительно усиливали неприятное впечатление рассказа.
На слова Юрина Краснов не обратил внимания; покачивая стакан,
глядя невидимыми глазами
на игру огня в красном вине, он продолжал все так же вполголоса, с трудом...
Самгину восклицание Таисьи показалось радостным, рукопожатие ее особенно крепким; Юрин, как всегда, полулежал в кресле, вытянув ноги под стол, опираясь затылком в спинку кресла,
глядя в потолок; он протянул Самгину бессильную
руку, не взглянув
на него. Таисья
на стуле, рядом с ним, пред нею тетрадь, в ее
руке — карандаш.
Посредине комнаты стоял Денисов,
глядя в пол, сложив
руки на животе, медленно вертя большие пальцы; взглянув
на гостя, он тряхнул головой.
Самгин не встречался с ним несколько месяцев, даже не вспоминал о нем, но однажды, в фойе театра Грановской, во время антракта, Дронов наскочил
на него, схватил за локоть, встряхнул
руку и, веселыми глазами
глядя под очки Самгина, выдыхая запах вина, быстро выразил радость встречи, рассказал, что утром приехал из Петрозаводска, занят поставками
на Мурманскую дорогу.
Дмитрий, махнув
рукой, вынул из кармана брюк серебряные часы без цепочки и,
глядя на циферблат, сказал медленно и скучно...