Неточные совпадения
Иноков швырнул в окно недокуренную папиросу, сильно выдул изо
рта едкий дым и пошел к столу,
говоря...
Глубже и крепче всего врезался в память образ дьякона. Самгин чувствовал себя оклеенным его речами, как смолой. Вот дьякон, стоя среди комнаты с гитарой в руках,
говорит о Лютове, когда Лютов, вдруг свалившись на диван, — уснул, так отчаянно разинув
рот, как будто он кричал беззвучным и тем более страшным криком...
Лютов, в ответ на его улыбки, тоже обязательно и натужно кривил
рот, но
говорил с ним кратко и сухо.
Прищурив левый глаз, он выпил и сунул в
рот маленький кусочек хлеба с маслом; это не помешало ему
говорить.
Говорил он грубо, сердито, но лицо у него было не злое, а только удивленное; спросив, он полуоткрыл
рот и поднял брови, как человек недоумевающий. Но темненькие усы его заметно дрожали, и Самгин тотчас сообразил, что это не обещает ему ничего хорошего. Нужно было что-то выдумать.
— Люблю есть, —
говорила она с набитым
ртом. — Французы не едят, они — фокусничают. У них везде фокусы: в костюмах, стихах, в любви.
Самгин выпил рюмку коньяка, подождал, пока прошло ощущение ожога во
рту, и выпил еще. Давно уже он не испытывал столь острого раздражения против людей, давно не чувствовал себя так одиноким. К этому чувству присоединялась тоскливая зависть, — как хорошо было бы обладать грубой дерзостью Кутузова,
говорить в лицо людей то, что думаешь о них. Сказать бы им...
— Слушало его человек… тридцать, может быть — сорок; он стоял у царь-колокола.
Говорил без воодушевления, не храбро. Один рабочий отметил это, сказав соседу: «Опасается парень пошире-то
рот раскрыть». Они удивительно чутко подмечали все.
В седой бороде хорошо был виден толстогубый, яркий
рот,
говорил протопоп как-то не шевеля губами, и, должно быть, от этого слова его, круглые и внятные, плавали в воздухе, точно пузыри.
Ехали долго, по темным улицам, где ветер был сильнее и мешал
говорить, врываясь в
рот. Черные трубы фабрик упирались в небо, оно имело вид застывшей тучи грязно-рыжего дыма, а дым этот рождался за дверями и окнами трактиров, наполненных желтым огнем. В холодной темноте двигались человекоподобные фигуры, покрикивали пьяные, визгливо пела женщина, и чем дальше, тем более мрачными казались улицы.
Самгин поднял голову. Настя, прикрывая
рот передником и всхлипывая,
говорила вполголоса, жалобно...
Он снова глотнул из фляжки и, зажав уши ладонями, долго полоскал коньяком
рот. Потом, выкатив глаза, держа руки на затылке, стал
говорить громче...
Самгин с досадой покосился на нее,
говоря о бунте поручика в клубе. Дуняша слушала, приоткрыв по-детски
рот, мигая, и медленно гладила щеки свои волосами, забрав их в горсти.
Но тут из глаз ее покатились слезы, и Самгин подумал, что плакать она — не умеет: глаза открыты и ярко сверкают,
рот улыбается, она колотит себя кулаками по коленям и вся воинственно оживлена. Слезы ее — не настоящие, не нужны, это — не слезы боли, обиды. Она
говорила низким голосом...
Смуглое лицо ее стало неподвижно, шевелились только детски пухлые губы красивого
рта.
Говорила она сердито, ломким голосом, с неожиданными выкриками, пальцы ее судорожно скользили по дуге спинки стула, тело выпрямлялось, точно она росла.
Облокотясь о стол, запустив пальцы одной руки в лохматую гриву свою, другой рукой он подкладывал в
рот винные ягоды, медленно жевал их, запивая глотками мадеры, и смотрел на Турчанинова с масляной улыбкой на красном лице, а тот, наклонясь к нему, держа стакан в руке,
говорил...
Он стал
говорить громче и как будто веселее, а после каламбура даже засмеялся, но тотчас же, прикрыв
рот ладонью, подавился смехом — потому что из окна высунулась Дуняша, укоризненно качая головой.
Вот он кончил наслаждаться телятиной, аккуратно, как парижанин, собрал с тарелки остатки соуса куском хлеба, отправил в
рот, проглотил, запил вином, благодарно пошлепал ладонями по щекам своим. Все это почти не мешало ему извергать звонкие словечки, и можно было думать, что пища, попадая в его желудок, тотчас же переваривается в слова. Откинув плечи на спинку стула, сунув руки в карманы брюк, он
говорил...
Голос у нее низкий, глуховатый,
говорила она медленно, не то — равнодушно, не то — лениво. На ее статной фигуре — гладкое, модное платье пепельного цвета, обильные, темные волосы тоже модно начесаны на уши и некрасиво подчеркивают высоту лба. Да и все на лице ее подчеркнуто: брови слишком густы, темные глаза — велики и, должно быть, подрисованы, прямой острый нос неприятно хрящеват, а маленький
рот накрашен чересчур ярко.
Это
говорил высоким, но тусклым голосом щегольски одетый человек небольшого роста, черные волосы его зачесаны на затылок, обнажая угловатый высокий лоб, темные глаза в глубоких глазницах, желтоватую кожу щек, тонкогубый
рот с черненькими полосками сбритых усов и острый подбородок.
Неточные совпадения
Само собою разумеется, что он не
говорил ни с кем из товарищей о своей любви, не проговаривался и в самых сильных попойках (впрочем, он никогда не бывал так пьян, чтобы терять власть над собой) и затыкал
рот тем из легкомысленных товарищей, которые пытались намекать ему на его связь.
Щемящая боль крепкого зуба, наполнявшая слюною его
рот, мешала ему
говорить. Он замолк, вглядываясь в колеса медленно и гладко подкатывавшегося по рельсам тендера.
— Твой брат был здесь, — сказал он Вронскому. — Разбудил меня, чорт его возьми, сказал, что придет опять. — И он опять, натягивая одеяло, бросился на подушку. — Да оставь же, Яшвин, —
говорил он, сердясь на Яшвина, тащившего с него одеяло. — Оставь! — Он повернулся и открыл глаза. — Ты лучше скажи, что выпить; такая гадость во
рту, что…
Она была одно из тех животных, которые, кажется, не
говорят только потому, что механическое устройство их
рта не позволяет им этого.
Я знаю, старые кавказцы любят
поговорить, порассказать; им так редко это удается: другой лет пять стоит где-нибудь в захолустье с
ротой, и целые пять лет ему никто не скажет «здравствуйте» (потому что фельдфебель
говорит «здравия желаю»).