Чем тени сумрачней ночные, // Тем звезды ярче и ясней; // Блажен в беде не гнувший выи[1], // Блажен певец
грядущих дней, // Кто среди тьмы денницы новой // Провидит радостный восход // И утешительное слово // Средь общих слез произнесет! // И тьму пусть терпит божья воля, // Явлений двойственность храня, — // Блаженны мы, что наша доля // Быть представителями дня! // Пути творца необъяснимы, // Его судеб таинствен ход, // Блажен, кто всех сомнений мимо // Дорогой светлою идет!
Неточные совпадения
Стихи на случай сохранились; // Я их имею; вот они: // «Куда, куда вы удалились, // Весны моей златые
дни? // Что
день грядущий мне готовит? // Его мой взор напрасно ловит, // В глубокой мгле таится он. // Нет нужды; прав судьбы закон. // Паду ли я, стрелой пронзенный, // Иль мимо пролетит она, // Всё благо: бдения и сна // Приходит час определенный; // Благословен и
день забот, // Благословен и тьмы приход!
— Что делали, с кем виделись это время? не проговорились ли опять чего-нибудь о «
грядущей силе», да о «заре будущего», о «юных надеждах»? Я так и жду каждый
день; иногда от страха и тоски не знаю куда деться!
Красноречиво и горячо Ляховский развил мысль о ничтожности человеческого существования, коснулся слегка загробной жизни и
грядущей ответственности за все свои
дела и помышления и с той же легкостью перешел к настоящему, то есть к процессу, которым грозил теперь опеке Веревкин.
Оптимистическая, бестрагичная теория прогресса, которую
разделяют и марксисты, представляет собой безысходную в ее предельном противоречии трагедию смертоносного времени, превращающую людей в средство для
грядущего.
Кончается жизнь моя, знаю и слышу это, но чувствую на каждый оставшийся
день мой, как жизнь моя земная соприкасается уже с новою, бесконечною, неведомою, но близко
грядущею жизнью, от предчувствия которой трепещет восторгом душа моя, сияет ум и радостно плачет сердце…